мой страх.
Не могу поверить, что показал ей письмо. Я уже на полпути домой, прежде чем
осознаю, что так и не узнал ее имя.
Она тоже ходит в Хэмилтон, но я даже не знаю, в каком она классе.
Не то, чтобы это имело значение. Я уже давно оставил всякую надежду на
отношения с девчонкой.
Я продолжаю думать о ее глазах. О том, как она смотрела прямо сквозь гнев и
нерешительность и пронзила меня насквозь всего двумя словами.
«Ты боишься».
А затем я доказал это, сбежав.
Я такой идиот.
Мой телефон вспыхивает сообщением. Это Кристин.
Я морщусь. Это Мама.
Я ожидал, что она станет меня проверять, потому что уверен, что папа рассказал ей, что я вел себя, как обиженный подросток после школы. Но к моему удивлению, она не
проверяет. Ну, не совсем.
Мама: Ты скоро вернешься домой? У нас срочное распределение. Я
подготавливаю все необходимое.
Я останавливаюсь посреди улицы.
Срочное распределение означает, что ребенку нужна срочная опека. Джефф и
Кристин подписаны на оказание опеки и помощи для детей и младенцев, так что к нам
часто поступают таковые. Некоторые дети остаются ненадолго – когда, например, родители попали в аварию или произошел несчастный случай, и требуется время, чтобы
определить, кто получит опеку. Некоторые остаются дольше – например, когда мать
оказывается арестована или проходит реабилитацию. Последний ребенок, который у нас
был, остался на девять месяцев. Свободная комната стояла пустой меньше недели, но она
никогда не пустует надолго.
Обычно я бы поспешил домой, чтобы помочь.
Но сегодня мои спутанные эмоции стоят у меня на пути. Я продолжаю
беспокоиться из-за своего отца, гадая, когда что-то внутри меня сорвется с тормозов.
Гадая, когда я стану опасным и жестоким, таким, как он.
Я хочу написать Деклану, чтобы узнать, могу ли я завалиться к нему, но наша
последняя переписка висит на экране, заставляя все внутри меня сжаться. Я не смогу
объясниться с ним, не рассказав об отце. Я к этому не готов.
Он не имел бы в виду ничего плохого, но дело в его личности. Деклан разжигает
конфликт, а я подавляю.
Возможно, я не совсем честен с ним. Все кажется запутанным.
Может быть, я слишком остро реагирую. Я могу пойти домой. Могу сесть на диван
и гримасничать ребенку. Я могу на какое-то время забыть об отце.
Однажды к нам поступила крошка, которой было всего четыре дня от роду – самый
маленький ребенок, которого я держал на руках. У ее матери случился приступ во время
родов, она умерла днем позже. Малышка пробыла у нас шесть месяцев, пока ее бабушка и
дедушка сражались в суде за право опеки. Мы видели ее первую улыбку, накормили ее
первой ложкой детского питания.
Кристин плакала несколько дней, когда ее забрали.
Она всегда плачет, когда их забирают. Даже если это всего лишь на сутки.
Затем она обнимает меня за плечи и говорит, как им повезло, что им позволили
оставить меня навсегда.
Это никогда не смущало меня до сего момента, когда я осознаю, какой огромный
секрет я скрываю от них.
Письмо моего отца прожигает горячее красное клеймо в моем сознании.
«Надеюсь, ты заставишь меня гордиться тобой».
Я не могу им рассказать.
Полицейская машина стоит перед нашим домом, когда я сворачиваю за угол. В этом
нет ничего необычного, особенно в случае экстренного размещения. Я прохожу через
переднюю дверь, ожидая услышать плач ребенка или младенца, но в доме неожиданно
тихо. Может быть, это действительно маленький ребенок, спящий в переноске.
Приглушенные голоса доносятся из коридора, рядом со спальней Джеффа и
Кристин. Я начинаю подниматься по ступеням.
Джефф появляется в коридоре.
– Рев, – говорит он тихо. – Спускайся вниз. Надо поговорить.
Я медлю, и наше столкновение у ароматизированной миски вспыхивает в моем
сознании. Письмо моего отца жжет мой карман.
– Я не... прости, что накричал.
– Все в порядке. – Он спускается по ступеням и легко хлопает меня по плечу. –
Тебе можно быть подростком. Ты в порядке?
Нет.
– Да.
– Спускайся вниз. Мне нужно с тобой поговорить.
Он направляется на нижний этаж, но я задерживаюсь на лестнице, таращась на него
сверху. Внезапно, я становлюсь семилетним и таращусь вниз с другого лестничного
пролета, не зная, что ожидает меня внизу.
– Рев?
Я моргаю и снова становлюсь собой.
– Прости.
Я все еще не услышал плач ребенка наверху... и это должен быть ребенок, потому
что от младенцев всегда ужасно много шума. Джефф сидит на диване и жестом указывает
мне сделать то же самое.
Он выглядит так, будто предстоит разговор.
– Я сэкономлю тебе немного времени, –
