не он.
Есть объёмы. И медь он, и никель
Продаёт. Нынче цены на пике.
Но потом ещё больше взлетят.
Ехать надо». «Ну, что ж, поезжайте, –
Нам Заманский сказал, — порешайте
Все вопросы, и сразу назад!»
Прилетели. Пурга — снег и ветер.
Вот уже мы в его кабинете.
Он не глядя кивнул: можно сесть
…Он зевал и чесал свою ногу,
Мы ему: «Купим дорого, много.
Платим сразу. Наличные есть».
Я знал от Димки: он умом не блещет,
Но всех нюансов не предугадал,
Тут сюр пошёл такой — ещё похлеще,
Что я тогда в колхозе наблюдал.
Нас этот Зайцев нехотя дослушал,
Потом минуты три чего-то ждал,
И, кажется, прочистил даже уши.
А после встал и вышел. И пропал.
Ну, мало ли куда отходят люди,
Прошло уже почти что полчаса,
Но нет его. «Сегодня и не будет», –
Какие-то раздались голоса.
У нас уже душа дымилась в теле,
Несладко ей там было, в том дыму,
Нас местные снабженцы пожалели,
Случайно заглянувшие к нему.
От них мы и узнали по секрету:
Традиция такая, много лет –
Что, если он поймёт: отката нету,
То просто покидает кабинет.
Как? Просто молча? встал вот так и вышел?
Ни слова никому не говоря?
Ну, да, мол, из ума-то я не выжил –
Базарить с дилетантами зазря!
Читатель, пей за нас, за бизнесменов,
За Лёнькиных весёлых дружбанов,
А не за этих вот олигофренов,
Зажравшихся и жадных кабанов!
Люби её, Россию молодую,
И, если ты стоишь, то лучше сядь.
Я с этих строк тебе рекомендую
Особенно внимательно читать.
-22-
Мы вернулись ни с чем, рассказали,
Как там было оно, все детали, –
Лёнька белый, как скатерть, как мел,
Нам по рюмке с усмешкою налил
И кофейником в шкаф засандалил –
Верный признак, что он озверел!
Он до завтра уже не остынет.
Он сказал: «Предлагаю отныне
Болт с резьбой на торговлю забить!»
И в его непростой подноготной
Этот пункт ключевой, поворотный
Никогда мне уже не забыть!
Он глазами сверлил наши лица:
«Сколько можно вот так вот крутиться?
Надо глубже, ребята, копать,
Мы покажем, кто в доме хозяин,
Мы стратегию в корне меняем:
Я заводы хочу покупать!
Хватит к ним на поклоны мотаться,
Ждать, терпеть, психовать и метаться.
Тушим свет. Задуваем свечу.
Все заводики эти, коптилки,
Время к чёрту сметёт, как опилки, –
Это я быть заводом хочу!
Я слышал много раз, что время лечит,
Но в нас какой-то гвоздь как будто вбит,
И по итогам нашей личной встречи
Товарищ Зайцев нами не забыт.
Он номер первый — вот его награда –
В секретном списке. Он теперь у нас
Персона под названием нон-грата,
Сказать по-русски — просто пидарас!
Диагноз это, хобби ли, призванье,
Ему чего? Живёт и будет жить.
…Заманский нас позвал на совещанье
Рабочие вопросы обсудить.
Он пробежался быстренько по смете
Ремонтных в нашем офисе работ
И заявил: «А вот теперь о смерти,
А также и о жизни речь пойдёт».
Своею специфической повесткой
Он даже нас немного удивил.
«Да сколько же ворья в стране советской,
Да лично сам бы всех передавил!
Ну как таких назвать? — кричал он, — суки!
Иначе их никак не назовёшь,
Способных вытворять такие штуки,
Да только тлен в душе от этих рож!
И мы в своей торговой ипостаси –
Словечко вдруг ввернул он, как шуруп, –
Вообще никто в безликой этой массе,
И бизнес наш — почти ходячий труп!
Мы всё по кругу бегаем, как пони,
И всё плывём, плывём, как рыба в сеть.
Заводы — это жизнь, — сказал нам Лёня, –
А вот товарищ Зайцев — это смерть!
-23-
Я о смерть не желаю мараться,
Да и вам не советую, братцы, –
Вот она, моя красная нить,
Аж мозги от неё цепенеют, –
Мертвецы ничего не умеют,
Только хапнуть и брюхо набить,
И беситься с похмелья и с жиру.
Хоть там ранги у них и ранжиры,
Но по сути — сплошное родство.
Все равны — и последний, и первый –
Там внутри лишь могильные черви.
Гниль одна. Больше нет ничего.
Что сказать вам? Ребята, живите!»
И один наш чувствительный зритель,
Коля Пронин, умнейший пацан,
Методично в кладовке нажрался,
Потому что опять испугался.
Я сказал: «Плохо кончишь, Колян!
От стакана, к примеру, осколок
Отгрызёшь, и знакомый нарколог
Сочинит про тебя некролог,
Мол, такой-то тогда-то родился,
Честно жил, честно пил, и допился.
Догулялся. И в этом итог».
Но хватит уж про эту безнадёгу,
А то я буду выть, как волк во тьме.
Читатель, помнишь нашу недотрогу,
Что может числа складывать в уме?
Вот говорят, что нет огня без дыма,
Но Катька вся сама горит в огне!
Подальше ей от всякого интима
Мы кабинет нашли на стороне.
У Катьки никакой в кармане фиги
И в голове сплошная чепуха,
Но мы её в кирпичный старый флигель
Отправили подальше от греха.
На выселки, к далёкому ангару,
Где Сашка, наш невидимый герой,
С Андрюхою, дружком своим, на пару
Ремонтом сложным занят день-деньской.
Он сразу же какую-то ириску
Ей подарил, мол, жуй и уходи,
Не до тебя. Но вспыхнувшую искру
Он где-то ощутил в своей груди.
От флигеля до Сашки метров сорок,
Всё рядом. И она ему в обед
Картошку начала носить и творог,
А после даже суп и винегрет.
Не то, чтобы уж прима-балерина,
Да так она себя и не вела,
Но всё же эта наша Катерина
Довольно симпатичная была.
У Сашки, и мне это не приснилось,
Глядевшего на Катькин внешний вид,
Сетчатка глаза даже изменилась –
Болела, а теперь вот не болит.
-24-
Он в нирване какой-то, истоме
Плыл как будто уже, в полудрёме,
А куда, для чего, не поймёшь.
Раньше этого с ним не бывало,
Чтоб любовь с головой накрывала.
Я вздыхал: что сказать, молодёжь!
Всё же Сашка — технарь высшей марки.
Он с приятелем принял по чарке,
Черканул на листке пару схем,
И, собрав кой-какие детали,
Монорельс изготовил из стали,
Сам сначала не зная, зачем.
«Саш, чего это, как бы, такое?» –
Катька тонкой взмахнула рукою.
Он сказал: «Как чего? Агрегат!
Чтоб в окошко твоё на тележке
Пастилу присылать и орешки,
Чай
