мне пару дополнительных занятий. Понимаю, что ваше время не резиновое, но ведь у вас есть ассистенты, другие студенты, кто сможет дать мне несколько уроков. Просто посоветуйте кого-нибудь.
— Ладно, Якимова, черт с тобой. Я сегодня освобождаюсь в семь вечера. Придешь на кафедру. Там посмотрим насколько все плохо. Приготовь вопросы, хотя бы.
После этого он не прощаясь ушел. А я перевела дыхание, опустившись за ближайшую парту.
Итак, евреи, у вас есть 8 часов, чтобы научиться дышать под водой*.
Час летел за часом. Я устроилась в кофейне в самом дальнем углу и обложилась учебниками и конспектами. Сначала компанию мне составили Ирина и Наталья, и надо отдать им должное, вдолбили в мою голову хотя бы основные знания. Но около пяти вечера они ушли домой, пожелав мне удачи.
Дважды позвонила мама, один раз Лика, но на все вопросы я отвечала коротко — времени у меня было в обрез. Впрочем, усилия даром не прошли и в математический корпус я шла уже четко зная, где именно у меня громадные пробелы, а где я хотя бы что-то понимаю.
Спросив у студентов-математиков где кабинет Стоянова, без пяти семь я постучала в закрытые двери. Секунда-другая, сердце сделало кульбит — неужели он забыл?
Но двери открылись, и Михаил, державший у уха телефон, кивком разрешил мне войти, а после глазами указал на одно из кресел за рабочим столом.
— Хорошо, — проговорил он в трубку, — я понял. Да, виза готова, вылечу 22, как и договаривались.
Я опустила глаза, достала рабочие тетради и конспекты.
— Все, пока, — Стоянов завершил разговор и повернулся ко мне. — Готова?
— Почти.
Он тяжело вздохнул, и сел напротив.
— Ладно. Приступим к метанию бисера….
Его голос, такой знакомый и близкий, звучал холодно и отстраненно. Он сухо, но довольно подробно начал объяснять мне все тонкости своего предмета. Я слушала максимально внимательно, сразу задавая вопросы, если было что-то непонятно, хотя потребовалось немало усилий, чтобы воспоминания не мешали учебе. Все в нем было мне знакомо, жесты, голос, запах.
Я видела, что он устал, могла предугадать каждый жест. Приходилось постоянно одергивать себя, запрещая думать о нем, как о мужчине, что было довольно сложно. Не смотря на всю мою неприязнь, меня тянуло к нему. Сильно тянуло. Как и тогда, в другой жизни, я дурела от его запаха и звуков его голоса. Только в этот раз от него веяло не просто холодом — льдом и презрением.
Два часа пролетели почти незаметно. В конце тоннеля забрезжил свет — знаний в моей голове значительно прибавилось. Заданную напоследок задачу я решила быстро и самостоятельно. Похвалы, естественно, не дождалась, но и язвительного замечания не удостоилась. А видит бог, в этот вечер их было достаточно. Стоянов словно испытывал мое терпение на прочность, позволяя себе довольно чувствительные выпады в мой адрес. Будь я помоложе и поглупее — уже бы взорвалась, но к счастью я нынешняя на провокации не купилась. Матерные слова загнала поглубже и продолжала, скрепя зубами, слушать разъяснения. Разве что пару раз, не сдержавшись, бросила на него злой взгляд.
— На сегодня достаточно, Якимова, — наконец, смилостивился мой мучитель. — Завтра придешь в это же время.
— Спасибо. Буду, — кивнула я, собирая свои вещи со стола. — Вы…. Вы куда-то летите?
Он вскинул голову и удивленно приподнял брови.
— Да, на конференцию в Берлин, — но все-таки удосужился ответить.
— О, это здорово!
И тут в голове родилась гениальная идея.
— Михаил Иванович, а можно вас попросить кое-что привезти мне из Германии? — прежде чем хорошенько обдумать идею, вопрос уже вырвался на свободу. — Я смогу оплатить и….
— Якимова, я похож на работника почты? — холодно оборвал он мои излияния, заставив прикусить губу.
— Нет… простите…. — от обиды в носу защипало. — До завтра. Хорошего вечера.
Из кабинета я вылетела пулей, боясь, что все-таки не сдержусь.
Мозгами я понимала, что он в своем праве относиться ко мне подобным образом. Перед ним ведь стояла не та женщина, которую он хотел со страшной силой, а глупая студентка, которая половину года относилась к учебе и к нему самому с огромным пренебрежением.
И все же обидно, что пришедшая в голову идея была оборвана на корню. Значит придется искать другой способ заработка на лето.
Гад он все-таки! Мог бы хотя бы выслушать!
* Старый еврейский анекдот про евреев. Рассказанный автору евреем на одной из посиделок. Анекдот добрый и полностью раскрывает суть, почему автор очень любит эту нацию.
6
Следующая консультация началась так же как и предыдущая — продуктивно, но язвительно. В какой-то момент, мне показалось, что Стоянов действительно испытывает меня на прочность.
В итоге, даже мои закаленные нервы не выдержали очередной колкости.
— Михаил Иванович, — стиснула зубы, чтобы не сказать в ответ гадость. — Прошу вас, хватит!
— Что не так, Якимова? — фыркнул Михаил, — ты в любой момент можешь уйти.
Это был совсем не мой Михаил.
Мой? Я впервые подумала о нем так….
— Вы так сильно меня ненавидите? — с горечью спросила я, глядя на Стоянова.
— Ненависть, Якимова, очень сильное чувство, — внезапно серьезно ответил он. — Для ненависти нужны очень, ну просто очень существенные причины. А тебя я… — он подумал, прежде чем сказать, посмотрел в окно. — Пожалуй ближе всего будет слово — презрение.
— Что? — я не верила своим ушам.
— Да, Якимова. Пожалуй, это слово наиболее точно описывает мое отношение к тебе. Я презираю тебя за то, что умная, талантливая девушка растрачивает свой потенциал в никуда, выбрасывает на помойку! Посмотри на себя, Якимова, ты разве что последнюю неделю являешься на занятия не словно с панели. Ты поступила в хороший ВУЗ, с хорошими баллами, но просто забила и на будущее, и на настоящее. Ведешь себя как портовая шлюха, прогуливаешь, являешься на занятия с вечеринок, благоухающая…. Ну понятно как! Грубишь всем, от сокурсников до преподавателей, сплетничаешь за спинами со своей мажористой подругой.
Его задели, его сильно задели и оскорбили слова Анжелики! Намного сильнее, чем я могла себе представить. И тот факт, что я их не поддержала роли не играл, достаточно было того, что они прозвучали.
Но даже если не брать во внимание этот факт, огромная доля правды в его словах была. В прошлой жизни я не любила вспоминать первые курсы в университете именно по причине стыда за свое поведение. Однако, и представить не могла, как это выглядело со стороны. А Мишо никогда не ставил мне это в упрек. Он вообще меня никогда не
