не можете разгласить даже сейчас, потому что правила?
— Разгласить-то я могу, кто ж мне запретит, — сказал дед Егор. — Я просто мозгую, с какой стороны к объяснению подступиться лучше. Я и сам-то в концепцию не сразу въехал, а у меня куда больше времени на усвоение материала было.
— Ну, конспективно, — сказал я.
А сам подумал, что для людей, жить которым осталось около трех часов, очень они какие-то спокойные. И если в случае деда Егора все можно было списать на его возраст, дескать, он свое пожил, то с остальными эта теория не работала.
Сколько тут уже этот хроношторм длится, и они под куполом сидят? Привыкли, смирились? А трепыхаются только по инерции, или ими теперь уже исключительно академический интерес движет? Раскрыть тайны мироздания, даже если поделиться этим открытием с миром ты уже не сможешь за неимением самого мира?
— Конспективно, ек-макарек, — хмыкнул дед Егор. — Экий ты молодец, конечно. Тут-то речь идет о том уровне физики, который и в институтах-то не изучают. А ты, судя по стволу твоему выпендрежному, вообще не такую физику изучал и в совсем других институтах учился.
— Так это на самом деле же не мой ствол, — сказал я. — Это ствол того чувака, который из восемьдесят девятого.
— Выходит, ты хроноложец? — удивился дед Егор.
Хроноложец звучал ненамного лучше хронопидора, но я решил не заострять.
— Так вы не знали?
— Нет, — сказал он. — Я не знал, по крайней мере, но смекаю, что никто не знал. Потому что это многое объясняет из того, чего мы раньше никак понять не могли. И с какого ты там года?
— Да с этого, — сказал я. — С восемьдесят девятого, в смысле. И пары дней не прошло после переноса, как все почему-то возгорели желанием меня ликвидировать.
— А кто еще-то?
— Те, другие ребята, которые с местным КГБ сотрудничают, — сказал я.
— Значит, там действовали и другие, — задумчиво сказал дед Егор. — Что ж, это объясняет еще больше. Теперь понятно, что нам противостояла не только историческая инертность, но и другая организация… Жаль, ек-макарек, что мы раньше этого не знали.
— Может, они то же самое хотели сделать, в ту же гавань войти, и вы друг другу только мешаете, — предположил я. — Нельзя было сразу действия скоординировать? Сколько у вас тут таких институтов-то вообще?
— Таких институтов у нас один, — сказал дед Егор. — Еще американцы пытались в этом направлении работать, но после того, как им в одном из эпизодов вьетнамской кампании случайно реактивная граната из РПГ 39 «нокаут» прямо в портал залетела, пыла у них чутка поубавилось, и работы застопорились.
Судя по самодовольной улыбке деда Егора и тому факту, что в мое время никакого РПГ 39 «нокаут» не существовало, и уж тем более его не существовало во времена вьетнамской войны, реактивная граната в портал залетела не так уж случайно. Любопытно, они после этого эпизода шлюзовые камеры соорудили, вынеся за их пределы все оборудование, или оно всегда так было?
— Тогда откуда… а, понял, — сказал я.
— Сообразил, получается, — сказал дед Егор. — Они ж тебе про дерево уже успели рассказать?
— Успели.
— Не самая удачная аналогия, но пойдет.
Несколько фрагментов головоломки встали на свои места. До полного понимания всей картины мира было еще очень далеко, но я уже многое понял. В частности, я понял, почему кураторы отдела Х и коллеги Седьмого противостояли друг другу исключительно в прошлом и не могли поубивать друг друга в будущем.
Потому что у них было разное будущее.
Что ж, у этих хроношторм, а у тех какие оправдания?
— До какого-то момента дерево времени росло в будущее совершенно свободно и никого не заботило, сколь широка и раскидиста его крона, — сказал вдруг дед Егор более серьезным, чем обычно, тоном. Похоже, он кого-то цитировал. — И на каждой его ветке была своя жизнь, а потом…
— Катаклизм?
— Хроношторм, — подтвердил дед Егор. — Который оборвет все боковые ветки. Уцелеет только ствол, и, может быть, несколько особо крупных ответвлений. А мы, как показала практика, таким не являемся.
— И вы решили попробовать закрепиться в последний момент? — уточнил я. — Вот в чем ваша тихая гавань. Вы хотели стать стволом.
— Или хотя бы достаточно крупной веткой, чтобы ветры времени не сдули нас к чертовой бабушке и такой-то матери, — сказал дед Егор. — План не казался хорошим даже в самом начале, но другого у нас попросту не было. А в процессе его реализации оказалось, что он невыполним. Мы были способны менять всякие мелочи, но так и не обнаружили ключевой момент, чтобы развернуть историю в нашу сторону.
Они жили в вероятностном будущем, которое хотело бы случиться, но не смогло. И сколько еще таких будущих будет сметено хроноштормом?
А кураторы отдела Х, похоже, сидят если не в стволе, то на какой-то укрепленной ветке и делают все, чтобы так оно впредь и осталось. Что ж, ставки в этой игре оказались куда выше, чем я думал.
Хотелось бы только посмотреть, что за будущее они нам готовят.
И ведь наверняка есть кто-то еще. Если веток много, то вряд ли до появления хроношторма машину времени, или как там это называется, изобрели только в двух. Сколько еще временных линий посылают агентов в прошлое и бьются за возможность стать основной?
Теперь даже неудивительно, отчего в прошлом такой бардак творится.
— Так, а сам ты, ек-макарек, из какого года, Чапай?
— Из девятнадцатого, — сказал я.
— Хороший был год, — сказал дед Егор. — Один из последних спокойных.
— Пандемия?
— Да причем тут пандемия, туды ее в качель, — сказал дед Егор. — Так, чихнул кто-то неудачно, а потом из-за этого пара миллионов человек померло, в масштабах планеты это вообще незаметно было, а уж если на всю крону посмотреть… В начале двадцатых первые признаки надвигающейся хронобури появились, вот о чем я толкую. Только тогда мы их распознавать не умели, а к тому моменту, как научились, уже слишком поздно стало. Такие вот, Чапай, пироги. Не думай о секундах свысока, ек-макарек. Наступит время, сам поймешь.
— Наверное, — сказал я и потянулся за чашкой. Чай в ней, наверное, уже остыл.
— К
