длинные и волнистые, а по бокам более короткие – поднял руки в извиняющемся жесте. Он беспокойно хмурился. На оливковой коже намечалась щетина, губы были слегка приоткрыты.
Я поняла, что открыто пялюсь на него, пока он ждет ответа.
– Да, все нормально, – сказала я, хотя мой мизинчик пульсировал от боли. Кто-то пихнул меня сзади, но толпа удержала на месте. – Мы так медленно двигаемся, что одной ноги хватит.
Мужчина вопросительно посмотрел на меня и наклонил голову, пряча подбородок в поднятый воротник своей темно-серой куртки. Ветер трепал его волосы.
Не успела я объяснить ему, что это был сарказм, как нахлынула новая волна протеста «Not in Our Name»[2]. Мужчина отвернулся, поднял руку и тоже стал выкрикивать слова.
Я хотела присоединиться, но из груди вырвались только хрипы. Я достала ингалятор из кармана куртки. Три раза встряхнуть, один раз нажать… Пшик получился жалким – лекарство закончилось. Дерьмо. Мне казалось, я заменила баллончик на прошлой неделе… Я положила его обратно в карман. Пальцы коснулись записки, которую получила от своего куратора. Перечитывать ее незачем: четыре слова насмерть въелись в мой мозг. «Можно было и лучше».
Сердце забилось быстрее, конечности закололо на кончиках пальцев. Я вдохнула холодный воздух, пытаясь наполнить легкие кислородом, но это едва ли помогло.
Очередная волна подтолкнула сзади, и меня прижало к женщине спереди. Голова закружилась. Только не это… Мне сейчас не до приступа. Я увидела постер со словами «не оставляй надежду» и понадеялась, что это хороший знак.
В голову вдруг пришла четкая мысль. План действий из шести шагов. Надо только вспомнить его, и я смогу побороть приступ. Мама написала его для меня, когда мне было семь. Как-то раз она даже прикрепила его мне на школьный рюкзак. Сейчас он лежит в чемодане, который папа мне подарил в первый день обучения в университете два с половиной года назад. Мы серьезно поговорили, и я пообещала ему, что буду прилежно учиться. Это обещание я никогда не нарушу.
Но теперь… Я не могу вспомнить ни одного пункта. Я достала ингалятор, надеясь, что смогу вытряхнуть из него хоть какие-то остатки лекарства. Кто-то толкнул меня, и ингалятор упал на землю. Черт. Я наклонилась, чтобы осмотреть землю под ногами, но повсюду были одни ботинки да угги.
– Разрешите, пропустите, – сказала я, но мои слова затерялись в шуме толпы. Я вдохнула воздух ртом, чувствуя, как сужаются дыхательные пути.
Люди вокруг закачались. Где мой… Почему все кружится?
Темнота. Невесомость. Голоса говорили сначала на иностранном языке, потом перешли на знакомый английский. Я попыталась сделать вдох и не смогла; на меня надели кислородную маску. Тут же стало возможно дышать, меня охватило облегчение.
Я заставила себя открыть глаза. Изображения приобрели очертания: на меня смотрела сотрудница полиции со сверкающим полицейским значком «EIIR»[3] на шлеме. Парамедик регулировал трубку, что крепилась к аппарату. Позади них толпилась еще группа людей.
– Дышите глубже, – сказал парамедик.
Устройство шипело и хрипело, пока я вдыхала лекарство. Дыхание нормализовалось.
– Можете назвать свое имя? – наконец спросил парамедик.
– Эбигейл, – ответила я приглушенно. Маску окутало паром.
– У вас что-нибудь болит, Эбигейл?
Я подвигала ногами, что покоились на подлокотнике скамейки. Голова лежала на чем-то мягком и сером, а вот в нижнюю часть спины впивались деревянные балки. Помимо этого чувствовала я себя нормально. Я покачала головой.
– Вы нас неплохо напугали, – сказала полицейская. – Хорошо, что молодой человек вас подхватил.
Из толпы выступил высокий мужчина. На нем была черная футболка, джинсы, и выглядел он так, словно вышел из рекламы Levi из девяностых – рельефные плечи, накачанные руки… Стоп. Это же он мне ногу отдавил. Подушка под моей головой – это, наверное, его куртка. Стоп, он меня поймал? Я закатила глаза. Мы что, разыграли сцену из какой-нибудь дурацкой романтической комедии? Задний план размывается, фокус остается на незадачливой девице и обворожительном герое, который ее спасает.
Мужчина присел на корточки рядом со скамьей; солнечный свет пробился через облака, из-за чего у него словно нимб появился. Он выглядел еще более встревоженным, чем до этого.
– Ты уронила, – он протянул мне раскрытую ладонь с ингалятором. Он ухватился за подлокотник скамьи, чтобы не упасть, и я заметила, что из-под рукава у него выглядывает шрам: под десять сантиметров, с еле заметным следом от швов, розовый на фоне его оливковой кожи.
– Спасибо, – сказала я, забирая ингалятор. Между нами в буквальном смысле пробежала искра: соскочила с кончиков моих пальцев и коснулась его ладони. Мужчина улыбнулся, от чего у него на щеках появились ямочки, и отошел.
Парамедик наклонился ко мне, чтобы снять маску и помочь мне сесть. Он взял меня за запястье и посмотрел на свои часы, а я не отрывала взгляда от мужчины в черной футболке. Он следил за разворачивающейся сценой.
– Хм-м, – пробормотал парамедик. – Пульс у вас довольно высокий.
Я посмотрела на свои ботинки и крепче сжала ингалятор в руке.
– Вы астматик? – парамедик надел на мою руку тонометр и стал его надувать.
– Да, но сейчас все хорошо. У меня закружилась голова, а лекарство закончилось. Я запаниковала, – я застучала зубами от холода.
Мужчина в черной футболке взял куртку со скамейки, но не надел ее, а накинул мне на плечи. Как будто зажигалкой щелкнули – мне тут же стало тепло.
– Спасибо, – поблагодарила я его, укутываясь плотнее. Учуяв своеобразное сочетание цитруса и специй, я непроизвольно вдохнула запах от куртки.
Парамедик, понаблюдав за мной со вскинутой бровью, снял тонометр.
– Жизненные показатели в норме, но вам, Эбигейл, лучше идти домой, – он начал собирать свою сумку.
– Я не могу, – запротестовала я. – Мне нужно в Гайд-парк.
– Вам нельзя перенапрягаться, – он кивнул на мужчину в черной футболке. – Сходите в кафе, попейте чаю с тортиком со своим парнем, а потом уже отправляйтесь на шествие.
– Мой па… – я посмотрела на него, чувствуя, как горят мои щеки.
Мужчина даже не шевельнулся. Может, он не понял, что имелось в виду?
– Он не мой парень, – пробурчала я, заелозив на скамейке.
– Он ее рыцарь в сияющих доспехах, – хмыкнула полицейская, подтолкнув парамедика плечом. Они оба рассмеялись, а я подняла воротник куртки, стараясь не смотреть на мужчину.
Парамедик закинул сумку на плечо и вздохнул.
– Но если серьезно, с обмороками не шутят.
Это я знала. Мама постоянно мне об этом напоминала с тех пор, как я упала в обморок, хотя это случилось один-единственный раз.
– Может, у вас клаустрофобия на открытом пространстве, – продолжил он.
– Клаустрофобия?
– Вполне возможно. Это не очень
