нежный голос, серые прозрачные глаза...
Топот копыт, свист, хруст, ахи и охи, затем тишина.
Открыв глаза, Гриша увидел грудастую брюнетку в ярко-красном платье верхом на серой лошади посреди площади. Женщина кричала противным голосом, от него стало еще хуже, хотя хуже уже было некуда.
– Ах! Что делается-то?! Немедленно прекратите! Авдей Михайлович! Отпустите его!
«Что это, помощь со стороны? По-честному так не бывает», – подумалось Грише.
Приказчик Авдей Михалыч, распрямив усы и пригладив бороду, ответствовал степенно.
– Никак не могу-с, барышня Аглая Дмитриевна. Папенька ваш как повелел-с, так и будет-с.
Вслед за серой лошадью зашла на площадь гнедая, на ней сидел давешний карточный валет, барчук Алексей Дмитриевич. Поглядев на Гришу, признав, он скривился и сплюнул.
Женщина в красном, Аглая Дмитриевна, крикнула ему:
– Алёша, братик мой, а ну вели Авдею Михайловичу вмешаться!
Барчук в ответ лишь пожал плечами.
– Хорошо, сестрица. Велю. Вешай, Авдейка! Холопов учить надо, на то они и холопы.
Из барского дома по ступеням лестницы спустился пожилой дядька с бакенбардами – тот, что раньше был в атласном халате. Теперь на нем были фрак и цилиндр, трость в одной руке, кружевной платок в другой. Барин, одним словом.
Он нахмурился.
– Чего шумим, дети?
Женщина в красном осторожно слезла с лошади и бросилась к пожилому на шею, указывая на Гришу.
– Папенька! Избавь, прекрати душегубство! В честь именин моих, прекрати, молю!
Происходящее уже не казалось инсценировкой. Гриша начинал понимать: что случилось, то случилось. Проклятый ведьмой из ночного клуба, он попал в свой личный ад. Его мутило, ноги дрожали.
Пожилой, приподняв фиолетовый цилиндр, неторопливо прошелся мимо посаженных на кол и повешенных тел, заглянул в корзину с отрубленными руками-ногами, пнул подвернувшуюся под ноги курицу, подмигнул устроившейся поблизости в луже свинье. Обернулся к дочке.
– В честь именин, говоришь? Ладно. Будь по-твоему, Аглая. Милую всех, кроме остальных.
Валет-барчук подскочил, нарядным хлыстиком указал на Гришу, всё так же стоявшего с петлей возле виселицы.
– Отец, давай этого дрянного конюха повесим. Остальным холопам урок будет.
Барин поглядел на Гришу, кивнул Авдею Михалычу – конюха повесить. Пожевав губами, добавил:
– Уже время и чай подавать. Свежей земляники доставили, меда и мармеладу.
Аглая тяжело повисла на папашиной шее – даже фиолетовый цилиндр свалился с его головы.
– Папенька! Умоляю! Ради моих именин! Пощади этого глупого конюха! Он исправится!
Барин осторожно обнял дочку, косясь на упавший цилиндр, который уже обступили, хлопая крыльями, гуси.
– Ох, и доброе же у тебя сердце, Глашенька... Как отказать дочке единственной! – Махнул повелительной рукой. – Авдейка, сворачивай свистопляску.
Потом развернулся и ушел в дом. Барчук еще раз сплюнул и уехал.
Аглая Дмитриевна подошла к Грише, сама сняла петлю с его шеи, внимательно глядя в его мутные полубезумные глаза, хлопая пушистыми темными ресницами.
– Барышня! Заступница! Спасительница! Благодарствуем!
Прошка с Любашей кланялись и благодарили, дергали Гришу за руку, чтобы тот валился на колени, но он просто упал навзничь. Его подняли с уговорами, ласками, увещеваниями.
– Целуй ноги Аглае Дмитриевне! Царевне-спасительнице, лапушке-красавице! Давай, целуй, тебе говорят!
Сам-то Прошка ноги барышне целовал охотно, незаметно прихватывая полненькие лодыжки, щекотал. Любаша больше причитала, до Аглаи Дмитриевны не касалась, даже не смотрела в ее сторону. Гриша по-прежнему пребывал в ступоре.
Прошка пояснил лукаво улыбавшейся Аглае Дмитриевне Гришкино равнодушие.
– Простите его! Обмер! Счастью своему не верит! Вы же ему вторую жизнь подарили!
Аглая хлопнула Прошку по руке, затем – и по морде. Потрепала Гришу по голове, громко прокричала ему в ухо.
– Так проживи ее правильно, конюх. Понял?
Гриша с облегчением смотрел, как она уходит в дом с колоннами и львами, как длинный шлейф ее платья ползет по ступеням, словно толстый удав.
В небе широкими крыльями наворачивал круги давешний коршун.
Прошка, сидевший рядом с обомлевшим Гришей, показывал небу кукиш, переживая за приятеля.
– Шиш тебе, птица смерти! Не полакомишься сегодня Гришкиным мясом! Улетай отсюдова! Гриш, ты чего молчишь? Скажи чё-нибудь.
Услышал в ответ:
– А еще сухие штаны у Любаши есть?
Коршун сложил крылья в полете и камнем канул вниз.
Глава V
На чёртовой мельнице
Тем временем на окраине деревни в замаскированной под мельницу аппаратной четверо зрителей не отрываясь смотрели на экраны, где десятки артистов и статистов продолжали подталкивать Гришу на путь исправления.
За разработку плана «спасения рядового Гриши» Анастасия взялась сразу, подключив все творческие и технические ресурсы, к которым имела доступ. Проще говоря, для нее это стало не просто важным затратным заказом (а женщиной она была деловой), но и глубоко личным делом.
В день, когда Паша приехал на киностудию, она была искренне поражена. Настя не видела его таким расстроенным со дня похорон его матери. Тогда Настя стояла рядом, держа его под локоть, и с болью в сердце смотрела, как у сильного и всегда уверенного Паши дрожали губы. Как и тогда, теперь она была готова на всё, чтобы больше не видеть Пашу таким.
Пашин сын, маленький балбес Гриша, уже давно вырос в балбеса великовозрастного и изрядного негодяя. Однако Настя, не имея своих детей (уж так сложилось или не сложилось), никогда не лезла с советами по воспитанию чужих. Тем более с советами Паше, гордому и упрямому, не терпевшему никакого давления со стороны женщин. Анастасия видела, что сына он балует и тот растет настоящим мажором, но до поры до времени особых проблем с Гришей не возникало, и это ее радовало.
Теперь что-то пошло не так: служивый человек попал в больницу. Гриша огорчал ее любимого, любимого безответно с институтских лет и только последние девять лет доставшегося ей в качестве близкого человека, во всех смыслах.
Настя, зная Пашу долго и хорошо, никогда не заговаривала об официальном оформлении их отношений. Паша преуспел в бизнесе, посвящая ему огромную часть жизни, ворочал большими деньгами и ничего не хотел менять. К Насте он был привязан больше, чем того хотел, но свою так называемую мужскую свободу ценил превыше даже денег.
Настя терпеливо ждала изменений к лучшему. Тем более ей самой было чем заняться: ее продюсерские проекты оказывались всё успешнее, получилось собрать команду правильных профессионалов и просто энергичных талантливых людей. Работать было интересно, хотя и непросто. Несколько раз из трудных, в том числе финансово, ситуаций Паша ее бескорыстно выручал, видя в Насте редкий тип женщины-друга. Ценил их обоюдное доверие вкупе с
