ногах Бестужевой вытащил магазин из Макарова, оттянул затвор и заглянул в патронник. – Их интересовал документ, который вам передал в музее Дмитрий Дмитриевич Конников? – без обиняков спросил Крымов.
– Да. – Она отняла руки от лица. – Но откуда вы?..
– Знаю? – Он снял затвор и вышвырнул его в ночь, затем вытащил возвратную пружину и запустил туда же.
Ночь охотно проглотила части оружия.
– Да, – наблюдая за его отточенными действиями, проговорила она.
– Я видел, как он передавал вам тубус, Мария Федоровна. – Крымов швырнул оставшийся безопасный костяк пистолета в ночь и взялся высыпать на ладонь патроны из магазина. Каждый патрон улетал туда же. Затем в сторону пролетающего мимо черного леса был выброшен и магазин. – Видел, как он поцеловал вас по-отечески в лоб. Вы поступили в высшей степени безрассудно! – справедливый гнев мешал ему говорить. – Сегодня у меня дома вы не сказали мне и десятой доли правды, вот только почему? – Крымов захлопнул дверь вагона и своей отмычкой закрыл ее. Вся операция заняла считаные минуты. – Я был лучшего мнения о вас, Мария Федоровна, – строго добавил он.
– Простите меня, – со слезами на глазах покачала головой Бестужева. – Простите ради бога…
– Королевы так не поступают.
– Какие еще королевы? – растерянная, не поняла она.
Он протянул ей платок:
– Такие. Промокните глаза.
– Вы убили, того… первого? – принимая платок, спросила она.
– Думаю, да. Эти подонки свое получили – ближайшие часы вам бояться нечего. По крайней мере, пока я с вами.
– Не сомневаюсь, Андрей Петрович, – кивнула она. – Я так вам благодарна, на всю жизнь…
– Это обнадеживает, – уже теплее сказал он. – Но зачем вы с этим типом пошли из вагона?
– Он сказал, что застрелит маленькую девочку и ее мать, что сидели впереди.
– Да, – покачал головой Крымов. – Дела. Ладно, сейчас мы выпьем немного коньяка и будем говорить. Сделайте вид, что с вами ничего не произошло, и держитесь по-королевски: у вас это хорошо получается, Машенька, когда вы этого хотите. Вот и теперь постарайтесь.
Бестужева вновь кивнула. Они прошли в вагон-ресторан, сели в самом углу за пустой столик. Здесь они были малозаметны. Поезд плавно пошатывало, мерно звенела посуда в баре. Крымов взял два бокальчика коньяка, нарезанный дольками и посыпанный сахаром лимон, минеральную воду. Сел напротив спутницы.
– Теперь я хочу знать все, – когда они выпили, холодно проговорил он. – И вы будете отвечать на все мои вопросы.
– Я понимаю, – опустив глаза, кивнула она. – Я согласна…
– Сколько вам лет? – спросил он.
– Двадцать семь, – ответила Бестужева.
– Вы замужем?
– Была, но давно развелась.
– Почему?
– Он считал, что я всего лишь позволяю себя любить. Ему этого было мало.
– А это было… так?
Она подняла на Крымова глаза:
– Думаю, да. И потом, он не разделял моей страсти к истории. А моего отца считал просто сумасшедшим. Может быть, думал, что и я такая же. Не знаю.
Крымов усмехнулся:
– А вы сумасшедшая?
Мария улыбнулась:
– Если да, то совсем немного.
– Эти двое преследовали вас в Цареве?
– Да, – кивнула она.
– Что в тубусе, который вам передал Конников?
– Об этом я скажу чуть позже, можно? Просто вначале я должна рассказать о другом. Иначе не поймете. Хорошо?
– Хорошо, – согласился он.
– Всю свою жизнь отец занимался одним делом – искал ряд старинных документов, да что там старинных – древних. Об этом знали немногие, я сама по крохам собирала эту информацию. Эти документы были связаны между собой. В конечном итоге они должны были вывести его на некую карту, которая имеет магическую силу.
– Ваш отец верил в магию?
– Как выясняется, да. Я уверена, его смерть напрямую связана с этим документом. Вы знаете о существовании гадюки, прозванной «лидийской»?
– Увы, сударыня, – сделав глоток коньяка, Крымов отрицательно покачал головой. – Нет.
– Помните, я вам говорила о том, что отец был повешен на золотом шнурке с черными косыми полосками?
– И что это могло значить?
Мария слабо улыбнулась:
– Шнурок и есть копия лидийской гадюки. Попросту «лидийка». Символ одной древней и опасной секты, не менее страшной, чем ассасины, а может быть, еще и более опасной. Ассасинов знали и боялись все, эти же действовали незаметно для глаз мира. Суть в том, что мой отец не повесился – это было ритуальное убийство.
Крымов нахмурился.
– Вы это серьезно, Мария Федоровна?
– Более чем.
– Да-а, – протянул Андрей, – история.
– Он мало посвящал меня в свою жизнь и свои интересы. Он шутил: становись актрисой – ты красивая. Но я пошла на исторический. Я хотела приблизиться к нему, понять его. Наконец, он был единственным близким и дорогим мне человеком. Конечно, еще с юности я приставала к нему с расспросами, поначалу часто, затем – реже. Но однажды он мне признался: «Если бы ты была мальчиком, я бы рассказал тебе больше, много больше. Я был бы даже обязан сделать это».
– Очень странно, – нахмурился Крымов. – Впрочем… – Он отпил коньяка, прищурил глаза: – В каком случае отец предпочитает что-то рассказывать юноше и уходит от расспросов дочери?
Бестужева заглянула в глаза детектива:
– Когда нечто передается по наследству только по мужской линии.
– В самую точку, – кивнул Крымов. – Значит, ваш отец занимался исследованиями полунаучного, полумистического характера? Вы наверняка не раз задавались вопросом, во что же он мог посвятить только сына, но не дочь?
– Конечно, задавалась, – кивнула Мария. – И всегда попадала пальцем в небо. Что я находила? – географические карты, старинные книги, копии древних рукописей. Я ничего не понимала в них! – Держа бокал в руке, она посмотрела на пасмурное ночное небо за окном. – Но однажды…
– Да?
– Однажды, еще девочкой – мне было лет двенадцать, – я тайком заглянула в комнату к своему отцу среди ночи: у него горел свет. Ночник. Отец стоял перед зеркалом, спиной к двери. И тогда я увидела его отражение. Он был облачен, именно – не одет, а облачен в длинный пурпурный плащ с широкими рукавами, на его груди и плечах сверкало невероятное украшение, похожее на золотое, а на голове… – Бестужева взглянула на Крымова: – А на голове у моего отца был черный островерхий колпак, усыпанный золотыми звездами.
В ресторане они полуночничали одни. Поезд раскачивало на стрелках, перестук дробью шел через весь состав, все так же позвякивала посуда на полках в баре.
Крымов даже чуть подался вперед:
– И вы… вошли?
– Нет, – Бестужева покачала головой. – Все это было так необычно, странно, даже… опасно. И еще – его лицо. Я никогда не видела его таким – он точно преобразился. Стал другим. Он стоял так долго, словно пытался что-то разглядеть в отражении. Я поняла, что,
