Музыка в лагере постепенно стихала, закончились танцы, умолкли множественные голоса, большой костёр обратился в яркие красные угли. Все давно спали, и только мы с Региной всё пили, говорили и говорили. Она рассказывала о невероятных размерах моей империи, о величайшем из когда-либо существовавших городе, число жителей которого по меньшей мере равно пол миллиону. Она говорила о том, сколько у меня слуг, какие они, кто на что способен и как сильно те ждут моего возвращения. Всё больше понимая, что моих Муррки и Пом уже нет в живых, как и большинства добрых друзей, я не терял надежды увидеть их наследие, детей, потомков, любимых товарищей. Кислое вино, добавляя контрастов неприятным мыслям, вынудило меня дать себе обещание, позаботиться о тех, кто остался после них.
— Ну вот и всё, лови. — Кинула мне заштопанные разноцветными латками штаны волчица. — С тебя червонец.
— Спасибо, конечно, но ты ведь знаешь, у меня нет денег.
— Тогда возьму натурой. — Оторвав от борта скамейку, кинула её на пол повозки Регина. Затем, подняв меня с места, то же проделала и с моей стороной. Соединив две скамейки разом, хищница стягивает с себя куртку, складывает её в две стопки и кладёт на пол, как подушку. — Чё уставился, изврат? У тебя моё одеяло и плащ Барда, я не собираюсь из-за тебя мёрзнуть, так что либо ложись, либо проваливай из повозки.
Показушно надувшись, едва сдерживая улыбку, требует волчица.
— С вашего позволения, наставница, я останусь. — Натянув штаны, по требованию Регины кладу мягкий плащ поверх твердой кожаной куртки, а после и сам падаю на скамейки. Ноги полностью не вытянуть, ближайший к извощику край захламлён, но даже так, с согнутыми коленками на мягкой седушке, в разы удобнее, чем на голых досках. Мда, давно я так не «отдыхал».
Сначала оттолкав к краю, волчица лицом поворачивает меня к борту, спиной к себе. Затем, распушив большой чёрный хвост, словно я какая-то ничего не весящая подушка, подтягивает к себе, укрывает наши ноги своих хвостом. Далее сверху ложится плотное покрывало.
— Я люблю, когда тепло, а ночи у нас сейчас холодные, так что не выдумывай там себе всякого, и руки распускать не смей. Почувствую, ухо откушу. — Обняв, а после и вовсе закинув на меня ногу, с заплетающимся от алкоголя языком, пригрозила волчица. Забавно, я ведь даже о таком и не думал. Сейчас всё не так, как тогда, с ней, с моей «Морковкой».
Несколько томительных часов я просто лежал. Терзаемый происходящими вокруг меня событиями, не мог уцепиться за мысль, что могла привести меня ко сну. Вскоре, левая рука под давлением тела стала неметь, вынуждено завалившись на спину, ощутил, как хватка волчицы стала сильнее. Плечо моё утонуло в декольте расстегнувшейся женской рубашки, а колено её приподнялось до моего паха. Регина эротично посапывала мне на ушко, зажав между своих внушительных грудей мою руку, иногда, дергаясь во сне, неестественно постанывала. По идее, сейчас я только и должен был думать о ней, но и без этой девушки в мозгу моём крутилось слишком много женских имён.
— Проклятье… — Глядя в потолок, поднял левую руку и закрыл ладонью глаза. — Сейчас, в тишине, спокойствии, будучи ничем не занятым, образы в моей голове становились всё чётче. Казалось, мы ведь только позавчера вместе смеялись, радовались новому дню и готовились к великим победам. Как такое могло со мной произойти⁈ Ебучие боги, будь они прокляты…
— Слушай, Кобо, а у тебя есть жена? — Вопрос полушёпотом от Регины резанул по сердцу. Как я и думал, она не спала. Жены у меня никогда не было, но вот первая в этом мире любовь…
— Была. — Вместе с комом подкатившим к горлу выплюнул я.
— А дети?
— Тоже… — Моя нижняя губа задрожала.
— Теперь всё понятно, прости, я помогу тебе уснуть. — Вытащив руку из-под одеяла, волчица отодвигает мою ладонь, которой я пытался спрятать мокрые глаза. Её сильные, покрытые мозолями пальцы, внезапно полыхнули зелёным, мягким светом. Лишь слегка, ноготком коснувшись моей переносицы, Регина тут же погасила свет в моих глазах. Ни мыслей, ни образов, ничего, кроме тьмы. Едва я успел испугаться, вспомнить это ужасное ощущение бесконечного полёта вниз, как тут же мягкий женский голос позвал меня, требуя проснуться.
Открыв глаза, замечаю повисших надо мной сестричек кролли, девушки чем-то сильно взволнованны, может даже напуганы.
— Вставайте, ну же, быстрее, поднимайтесь, скорей, скорей, нужно бежать! — Кричат девицы, между слов которых я слышу шум, до рези в ушах знакомые, привычные возгласы, лязганье и стоны.
Сука, так и знал, этот мир не стал лучше, на нас напали!
Едва голова моя оторвалась от плаща, глаза в глаза я столкнулся с подлетевшим к борту бугаем. Плечистый, темнокожий и лысый, с выбитым глазом, обломанными рогами и мерзкой гнилозубой улыбкой. Рукой своей здоровой он хватает за платье одно из сестёр. Та верещит, кричит, в ответ на что, я тут же вгоняю здоровяку пальцы прямо в глаза.
— А-а-а-а, сука! — отпустив девчонку, схватившись за глаза, пошатнулся бугай, дав мне время подняться, схватить какой-то черенок, валявшийся в ногах, а после, со всей имеющейся у дохляка вроде меня мочи, переебать ему по голове. Что-то хрустнуло, смуглая рожа провернулась на девяносто градусов, в виске, черепе бандита застрял наконечник от мотыги.
— Где дети? — Вырывая из гор хлама что-то похожее на вилы, обернувшись, замечаю своего следующего врага. Кролли, невысокий, с такой же изуродованной шрамами мордой, большими, длинными, белыми ушами. Тот, за кого я некогда боролся, лил свою кровь, направил на меня оружие, что я сам некогда подарил их виду.
Сука…
В следующий миг я с разворота запускаю в него вилы, а он, представитель вида, что никогда не должен был стать на путь разбоя, нажал на спуск.
Глава 4
Всего на мгновение, краткое и неисчислимое время подчинилось мне, с броском вил поворачиваю корпус. Арбалетный болт насквозь проходит пышные лоскуты
