теперь не те, но я привычек своих не меняю. Так уж приучен – подставлять своё плечо, когда женщине трудно и только после этого разбираться в её качествах. И это я тебе не для красного словца говорю.
– Действительно, не понимаю, рыцарь. Ты, видать, не в ладах с анатомией. Та штука, на которую эти несчастные женщины опираются, а вернее бы сказать, в которую они упираются, разве плечом называется? А-а, понял: ты подставляешь им плечо, а уж это они сами промахиваются, соскальзывают и хватаются за что им удобней. Так?
– Очень смешно, – прошипел Александр. А сам вдруг увидел, что Евгений в чём-то прав. Он никогда не задумывался, как его отношения с его женщинами выглядят со стороны. И вот, подмеченная Евгением тенденция, давала повод для проведения серьёзного анализа. Как-то выходило, что как только опекаемые им женщины становились весёлыми и беззаботными, Александр терял к ним интерес; они были дороги ему только в минуты своих несчастий.
– Да я за тебя боюсь, – Евгений обнял Александра. – Привыкнешь к своим неадекваткам, а встретится тебе вдруг женщина умная, симпатичная, добрая, но, на её беду, без жизненных неурядиц и без физических недостатков, так вот ты, как мне кажется, и женщину-то в ней не увидишь. Пройдёшь мимо. В лучшем случае, как вариант: сам её сначала до слёз доведёшь. Ну да, доведёшь до слёз, до обморока, до истерики и, только тогда – на тебе, дорогая, плечо.
– А ты не вспомнишь, зачем мы сюда пришли? Неужели меня обсуждать мы сюда припёрлись? – оттолкнул Александр Евгения. – К делу, родной.
– Хорошо, – с готовностью отозвался Евгений. – Дело, я считаю самое выгодное, и нами почти выигранное. Саня, мы с тобой сейчас стоим на пороге Новой эры. Мы, наконец-то, вырвемся из круга наших невезений. Я это чувствую. Это я и назвал «Великий космический прорыв». Мы будем пить – чего захотим, а не на что денег хватило, кушать – чего нравится, ходить – куда вздумается. Нечего кривиться, так оно всё и будет.
Александр не отвечал. Евгений решил озвучить ещё один существенный аргумент:
– Ну, хотя бы, долги отдадим, и то немало. Главное – действовать решительно и непринуждённо. Заходим, говорим, что ты внук Даниила Андреева, получаем бумаги, и всё.
– И всё?
– И всё.
– Так просто?
– Так просто. Да пойми, Саня, нам главное эти бумаги заполучить вперёд Москвы. А то Ольга, этой московской выжиге, всё задаром выложит. Она, мне кажется, такая доверчивая.
– Это точно, – согласился Александр, – судя по тому, что познакомилась с тобой, даже излишне доверчивая.
– Нам только время выиграть, а потом уж и Ольге всё объясним. Теперь я за неё отвечаю, – Евгений закинул руки за голову и расплылся в самодовольной улыбке. – А дальше сам понимаешь: Лондон, аукцион, фунты стерлингов, кругосветный лайнер, я с Ольгой… ну, и тебе какую-нибудь одноглазую хромоножку подыщем, чтобы тебе было кого жалеть.
– А не проще так: женись на ней, – предложил Александр, – и без спешки, без криминала начнёте семейный бизнес – торговлю литературным архивом.
– Вот ты свинтус, – возмутился Евгений. – Как у тебя язык в голове повернулся такое подумать. Думаешь, я деньги почуял и о друге могу забыть? Да мне рожу твою кислую уже видеть невыносимо.
– Не смотри.
– Приходится! Дай, думаю, помогу этому подонку, может, хоть деньги его развеселят.
– Вряд ли, – признался Александр, улыбнулся и ткнул Евгения своим плечом.
Кноннкештоль
«Кноннкештоль» – именно этим словом встречал Николай Иванович Тихонов, семидесятилетний старик, всех, незнакомых ему, людей на своей улице. Вообще, это было не слово, а целая фраза. Означала она вопрос: «К Ноннке, что ли?». Но в произношении Николая Ивановича она выходила, как «Кноннкештоль». Ноннка, пятидесятилетняя дебёлая тётка, торговала на этой улице левым спиртом. Раз в неделю оптовик привозил ей турецкий спирт в пятилитровых пластиковых бутылях с надписью «Очиститель», она разбавляла его водой, по настроению, и разливала эту дрянь по поллитровкам и чекушкам. Она прекрасно понимала, чем она торгует. И знала об этом не понаслышке. От регулярного потребления её продукта, её двадцатипятилетний сын и её муж умерли, один за другим, в течение полугода. Она повинилась перед ними своеобразно – поставила очень дорогие памятники на могилах. И теперь, как она считала, никто ни в чём не мог её упрекнуть. Немало мужиков, из числа её клиентов, с этой и соседних улиц, схоронили за три года, как она начала свой бизнес. Вот с ней-то и боролся Николай Иванович, спроваживая с улицы любителей «Очистителя». Кого обманом, кого угрозами, кого простым убеждением. Ноннкины потребители теперь всячески старались избегать встреч с Николаем Ивановичем. Ноннка даже жаловалась на старика участковому, что тот чинит препятствия её предпринимательской деятельности. Участковый сделал попытку поговорить со стариком на эту скользкую тему, и проклял себя за это. Николай Иванович в ответ милиционеру нашёл настолько простые и ёмкие слова, что участковый больше к этому вопросу не возвращался. И на этой улице он больше никогда не показывался.
Когда Евгений и Александр появились на его улице, Николай Иванович не решился сразу задать им свой «Кноннкештоль», уж никак они не были похожи на Ноннкиных клиентов. Но, на всякий случай, а больше из любопытства, Николай Иванович решил понаблюдать за друзьями. Он прошёл мимо них пытаясь что-нибудь расслышать, потом свернул на соседний проулок, потом вернулся и встал невдалеке от друзей. Когда они его заметили, он выдал свой коронный «Кноннкештоль».
Александр и Евгений переглянулись, не поняв услышанного.
– Это он по-немецки, что ли? – удивился Евгений. – Нихт ферштейн, дедушка!
– Я говорю: к Ноннке, за бутылкой пришли? – задал, более развёрнутый вопрос, Николай Иванович.
– Нет, – первым сообразил Евгений, – у нас тут, скорее, научно-исследовательская экспедиция.
Старик, обрадованный возможностью, хоть с кем-то сегодня поговорить, подошёл ближе:
– Не надо, никогда у неё не берите. Вы же молодые, здоровые, а у Ноннки один спирт синтетический.
– Дед, примем к сведению,– пообещал Евгений. – Спасибо за предупреждение.
Николай Иванович, довольный завязавшимся разговором, подошёл ещё ближе и решил задать друзьям вопрос, терзающий его, по-видимому, уже долгое время:
– Вот самогонку она раньше гнала. Что, скажешь, плохая самогонка была?
– Нет, дед, – ответил Евгений, – никогда этого не утверждал, и не буду.
– Ну вот. А теперь? Сколько она, змеюка, людей потравила. Оно ей всё аукнется, вот увидите.
– Всё, дед, замётано – к гадюке не пойдём. – Евгений всё-таки вспомнил, что пришли они сюда по делу. – Скажи-ка нам, лучше, ты на этой улице всех знаешь?
Старик, всем своим видом, продемонстрировал такое неподдельное недоумение от услышанного вопроса. Он
