здесь может победить Ленский!) Мяч, злобный болид, рвется в левую от меня девятку… В отчаянном прыжке зависаю по диагонали. Надо мной резко голубое небо, трагически простертые руки — мои руки — и темный диск мяча. О, несказанное, звериное наслаждение перехватом летящей добычи! Взял!!! Я изгибаюсь в воздухе полумесяцем и в обнимку с мячом мягким перекатом обрушиваюсь на землю.
— А знаете, — говорит мне задумчиво тренер сборной, седовласый футбольный мудрец в синем тренировочном костюме, — а что, если…
— Не нужно меня заявлять в сборную, Кузьмич, — говорю я. — У меня просто нет для этого времени. Я сейчас готовлю к переизданию свой шеститомник — дыхнуть некогда, пойми меня правильно, старина!
Протянув Алле руку, я плавно и мощно поднимаю ее с травы…
Моя синяя «Тойота» вскарабкалась на шоссе и катит в Москву. Аллина голова на моем правом плече.
— Я могу отвезти тебя домой, но… — я не договариваю, жду реакции.
— Нет, не домой, — говорит Алла, предоставляя мне решать, как нам жить дальше.
От предчувствия гигантских перемен в моей и ее жизни захолонуло сердце.
— Знаешь, — говорю я, — пока что полетим в Гагру купаться. Сейчас полетим, сразу. Холодная «Хванчкара» и по-карски. Вода ночью — двадцать шесть градусов. Машину оставлю в Домодедово на площадке у аэропорта.
— Хочу! — говорит Алла, не открывая глаз.
Насквозь, через всю Москву пилим в Домодедово. Уголком глаза замечаю — проезжаем мимо магазина «Овощи». И тут странная сила, таинственный внутренний приказ заставляет меня затормозить у магазина. Я должен купить три кило картошки. Должен. Почему должен, не помню, но обязан. Приказ выплыл из памяти, как красный шар на ниточке из тумана, а кто держит нитку за другой конец, не знаю…
С раздувшейся авоськой выхожу из магазина. Моей машины нет, она куда-то унеслась, растворилась вместе с изумительной Аллой Коваленко. Я горько усмехаюсь — прощай, Алла, прощай, моя кино-супер-звезда! Я не в обиде на тебя, что ты!.. Спасибо и на том…
Я останавливаюсь у парикмахерской и долго смотрюсь в овальное зеркало у входа. Наконец дергаю мешочком под левым глазом, что должно означать бодрое, стоическое: «Ничего, мы еще повоюем!» — и плетусь домой, где жена и дочь ждут меня и картошку.
Не знаю, как Алла, а я часто вспоминаю наш дивный, сказочный завтрак на траве. И всякий раз жестоко корю себя — ну, зачем, зачем ты, идиот, затормозил у овощного магазина?.. Дул бы себе напрямик в Гагру!..
Обед с режиссером
Есть обманчивые названия, вводящие в заблуждение простодушных граждан.
Например, докторская колбаса. Почему «докторская»? Ведь с таким же аппетитом ее жуют и пациенты.
Или московская улица Большая Полянка. Упаси вас бог лечь загорать посреди этой «Полянки» — задавят или в лучшем случае оштрафуют.
Или возьмем сценарные отделы на киностудиях. Не подумайте нести туда сценарий. Это все равно, что сдавать заказное письмо в аптеку. С вами, правда, поговорят, но разговор будет короче воробьиного носа: «А режиссер у вас есть?».
У вас много чего есть — носовой платок, жена, профбилет, соли есть в четвертом позвонке, интересные идеи имеются, но режиссера у вас нет. И в этом ваша величайшая трагедия. Потому что владыка кино — режиссер. Он там хозяин, это ясно. Режиссер берет сценарий за уголок, как отец — пеленку, и говорит брезгливо: «Фэ! Не вижу фильма». И отбрасывает в корзину для бумажного мусора.
А изредка кричит во все горло, как колумбовский матрос:
«Вижу! Вижу фильм!»
Правда, частенько это ему только мерещится: галлюцинация на почве многолетнего простоя.
Но как же все-таки и где же сценарист может обзавестись режиссером?
Некоторые действуют по знакомству. Жена вспоминает, что у них на работе кассирша Бельмесова будто говорила, что племянник жены ее соседа, некий Славик, — кинорежиссер. Увы, при проверке выясняется, что Славик не кинорежиссер, а киномеханик в клубе стоматологов.
Выдвигается также идея в духе времени — электронная сваха. Вообразите себе: автор сценария накалывает шилом на перфокарте сюжетный заворот и главную мысль. Карту вставляют в щель машины, нажимают кнопку — и через прорезь обратно выскакивают пять карточек с адресами и фамилиями режиссеров, томящихся в поисках чего-нибудь читабельного, отпихнувшись от чего, можно сварганить что-нибудь смотрибельное.
Но вряд ли реально это механизированное сватовство. Слияние режиссерской и сценаристской души — процесс настолько интимный, что технике тут делать нечего. Личное общение, внезапно проклюнувшееся обоюдное доверие, синхронный сердечный трепет — и, как голубая троллейбусная вспышка, таинство зарождения кинофильма.
Так где же должны происходить смотрины и знакомства сценаристов с режиссерами? Может быть, открыть для личных творческих контактов специальный ресторан под вывеской «Свидание муз»? Вместо входящего в моду варьете на возвышении будет сидеть ведущий, он же аукционист. Любой человек с готовым сценарием или с заявкой на оный является в «Свидание муз», чтобы накормить-напоить режиссера и попытаться соблазнить его творческой задумкой.
Видится такая процедура.
На сцену выходит сценарист и объявляет в микрофон:
— Производственная лирика. Молодой инженер любит молодую искусствоведку. Он едет на БАМ. Она отказывается ехать с ним. На БАМе инженер влюбляется в опалубщицу деваху Марусю. Но тут из Москвы приезжает искусствоведка, встревоженная отсутствием писем, и поступает на курсы экскаваторщиц. Сердце инженера разрывается на две половинки. Чтобы избавить его от душевной смуты, опалубщица Маруся уезжает в Москву и поступает на философский факультет МГУ. Котлета по-киевски, сто пятьдесят граммов водки и кофе.
Последняя фраза — прямая апелляция к режиссерским желудкам.
Зал стыдливо отводит глаза и молча курит. Сценарист беспомощно глядит на аукциониста. Аукционист — многоопытнейший киностарик с висячим носом, знающий кино вдоль и поперек от Люмьера до Каплера, шепчет:
— Добавьте что-нибудь остренькое, пикантное!
— В сюжет?! — загорается сценарист.
— Да не в сюжет, в меню!
— Шашлык карский с аджигой, селедка с картошкой, жюльен из дичи, кофе! — кричит в зал несчастный автор. И прибавляет с отчаяния: — С перцем!
Бархатный баритон из зала:
— А что будем пить?
— Коньяк «Мартель» за четвертной! — взвизгивает сценарист. Он играет ва-банк.
— Есть об чем поговорить, — отвечает бархатный.
Вышколенный официант срывается на кухню. Сценарист опускается в зал и бредет судьбе навстречу.
На сцене следующий автор.
— У вас нет шансов, — шепчет аукционист, уныло покачивая носом-сарделькой. — Не тратьте время и деньги.
— Почему? — удивляется претендент.
— Вы неправильно одеты. Сюда можно приходить только в замшевом, кожаном или на худой конец вельветовом пиджаке. Такова униформа, таковы правила игры. В вашей мосодеждовской паре вы им чужак.
Чужак удаляется на поиски кланового пиджака.
— Драма юнната! — потея и дрожа, выкрикивает
