с механическим таймером, выставленным на малый срок. Да-да, так оно и вышло.
— Есть сигареты? — спросил Стёпа, выходя из посадки.
— Прима.
— А я чо, Парламент спросил? — привычно ворчаще поинтересовался замок и закурил. — Ты видел эти сливы, да? Каждую в отдельную хреновину… в ячейку, вот. И коробки-то какие фильдеперсовые, с картинками. А нам сейчас идти капусту жрать.
— С макрелью, — сплюнул Славка и тоже закурил. Макрель из жёлтых банок «Сан-Хосе» имелась исключительно просроченная, капуста подгнивала, все всё знали, но ни хрена не делали. Так что работать в садах нас больше чем устраивало, хотя это, совершенно точно, не было службой.
Сержанты-слоны
— Строиться, взвод. — Стёпа, мрачно рассматривающий собственный китель, оделся и вышел на взлетку. — Строиться, сказал.
Николян, большой армянин со Ставрополья, недавно перед всем учебным батальоном подвергнутый каре за вшитую в китель молнию, только покачал головой, глядя на него. Наш Стёпа в глубине души явно был коммунистом и хотел служить в Советской Армии, не иначе. Ничем другим его спокойное отношение к косякам с залетами, не говоря про сапоги и ремень с бляхой, не объяснялось.
Сержанты прибыли. Сержанты-слоны, оттрубившие с осени девяностого седьмого, свое в Шахтах с Персияновкой. Там находились учебки, готовившие специалистов и младший командный состав. Вот оттуда и привезли полный Камаз пацанов на призыв старше. И не сказать, что все пошло хорошо.
Но это стало ясно на следующее утро.
— Сюда подошел, раз-два!
Мирон отличался ростом, крепкими мускулами и отвратительным характером. Что ему нравилось больше всего из предоставленных командованием возможностей? Все верно — дрочить вверенный взвод, когда замок, Слон, гасился в неизвестных направлениях. Мы, стоя на плацу, наблюдали за пацанами, шагавшими уже с час и тихо охреневали.
Наши сержанты-слоны еще не появились, Стёпа погнал нас ждать их под солнышком и картины, представляемые в ожидании, совершенно соприкасались с уже творящимся разошедшимся Мироном.
— Тело, ты право и лево не отличаешь? — лениво цедил Мирон и наш коллега с первого взвода совершенно не знал — что ему ответить.
— Качаться любишь? — поинтересовался сержант и ласково улыбнулся.
Дальше было без нас, ведь появился Стёпа с двумя индивидуумами.
Григор и Кот оказались вполне себе нормальными пацанами. Ростовские, как и Мирон, они совершенно не любили устраивать такие вот показные наказания. Их было не так много, этих пацанов чуть старше нас возрастом, и все разные.
Почти вместе с прибывшими сержантами-слонами к нам прибыли первые письма из дома. А первые письма из дома куда круче Хатико, тонущего Ди Каприо в «Титанике» и даже песни в «Белорусском вокзале». Первые письма из дома выворачивают наизнанку даже самых отмороженных, уж поверьте.
Нас, помню, сдали Малине, и он, мудрый своими отслуженными шестью месяцами, выдавал письма как-то по очереди и отправлял каждого читать подальше от взвода, занимающегося зубрежкой Присяги. Малина поступал как нельзя правильнее, в тот день у большинства глаза краснели подозрительно сильно.
Среди слонов прикатили два товарища, Плакущий и Бережной, один ростовский, второй ставропольский. Невысокие, до ужаса веселые, совершенно непохожие и почему-то кажущиеся почти братьями. Не корчащие из себя кого-то значимого, всегда находящиеся рядом и совершенно не ведущиеся на маленькие армейские радости девяностых.
— Пойдем покурим, — как всегда чуть лениво позвал как-то Плакущий, распечатывая одну из последних пачек «Ростова», — поговорить надо.
У него проснулась мечта о татуировке, он получил от меня небольшой набросок и потом наш КМБшный кольщик, всеми средствами продвигающийся повыше в полковой иерархии, испоганил его плечо до состояния, когда даже мне, через несколько месяцев взявшему машинку, не получится ничего исправить.
Слоны приехали вместе с нами в Дагестан и топтали землю в кольце застав «Аксай» и «Первомайская» до окончания командировки. Григор и Малина во втором батальоне, Кот в саперке, а Плакущий и Бережной в первом БОНе. Перед второй командировкой именно эта веселая парочка оказалась основными младшими командирами первой роты и вместе с ней снова уехала в Даг, получив на помощь уже наших, призыва 1-98, сержантов.
В конце мая 99-го, ночью, на Гребенской мост, где первый БОН встал на новой заставе, упали мины и гранаты с РПГ. Первая же мина ухнула в офицерскую палатку, убив старлея Мисюру, а майору Васильченко почти оторвав ногу, лейтенанту Апаровичу и прапорщику Авраменко посекло все что можно, и осколки пожалели, если так можно сказать, только батальонного старшину Мейджика и Мазура, командира АГС.
Мейджик, накромсанный сзади полосами и Плакущий, в штанах и разгрузке, но босиком, до утра приняли на себя командование. Там же оказались командирами Бережной и наш тольяттинский Стёпа, получивший за ту ночь «За отвагу». Пацаны заставы уперлись рогом в собственноручно вырытые позиции и ни хрена не пустили на заставу бородачей в своем первом бою. И не пустили их еще раз утром, а потом прилетели вертушки и застава смогла отдохнуть.
Сержанты-слоны отправятся с полком в Чечню, став после нашего второго Дага теми, кем и должны были стать — командирами, пусть и младшими. Они стали ими по заслугам, не прячась от сложной работы на войне и не стараясь сделать себя выше самых обычных рядовых следующих сроков службы.
Нагловато-ленивый донской говорок Плакущего в моем телефоне возникает регулярно и, если уж честно, я крайне сильно этому рад.
КМБ
Армия без мата — как солдат без автомата. Мата хватало в жизни, а вот получить автомат было не так просто без присяги. А присягу давали и принимали где? Верно, на КМБ.
О, курс молодого бойца девяностых, незабываемо и непередаваемо. Это случалось с каждым, наверное, четвертым, не сумевшим отмазаться, откосить, поступить или, такое возможно, просто отправившимся служить в армейку.
— Раз, раз, раз-два-три, счет!
Вы помните, да? Прижаться к товарищу справа, сцепиться мизинцами и…
— Ииии…раз!
Кремлевские бойцы, после своей строевой, ноги закидывают выше головы, куда там ансамблю песни и пляски Игоря Моисеева. Нас, на КМБ 1–8, весеннего призыва 1998 года, до такого не доводили. Просто гоняли, стараясь превратить самое натуральное стадо во что-то приличное. По армейским меркам само собой, кому из нас на гражданке сдалось ходить строем даже в столовую, да еще с песнями?
— Ковыляй потихонечку, а меня ты забудь!!!
Мы, дети восьмидесятых, даже побыв пионерами, ни хрена не ходили в строю дружины и не пели всякие там речевки и «Взвейтесь кострами, синие ночи!». И когда Стёпа, идя сбоку выбирал самого голосистого, кто-то даже орал что было мочи. Ему и доставалось начинать про «А вы прислушайтесь — летят, гудят, БТРы
