на снующих по космодрому поселенцев. – Глядишь, дотемна провозимся.
Эдуардо крякнул, спрыгнул из кабины на землю – эдак по-молодецки сиганул, знай, мол, наших, сдержал стон от подагрической боли в суставах и чинно двинулся к задравшему нос в небо торговому судну.
– Гутен таг, Пауль. Ха ва ю, Джек, – приветствовал он на ходу случившихся по пути стариков. – Бонжур, Жан-Пьер. Так что ж он привез?
– Скоро узнаем, – кивнул Жан-Пьер в сторону установленного у трапа торговца сборного павильона из пластика.
Из шлюза грузового трюма по аппарели споро двигалась в павильон вереница разномастных коробок с надписями по бокам. Сам торговец – коренастый, морщинистый, с седой бородищей старик – умостился за раскладным столиком у павильонного входа. Нахмурившись, колдовал над электронной диковиной с цветастым экраном.
– Персоналка, – припомнил название диковины Эдуардо. – Как же ее? Планер? Пломбир?
– Планшет, – подсказал Альфонсо Гарсиа, сохранивший вопреки возрасту юношескую память. – Хорошая вещь.
– Так чем он все же торгует? – пытаясь протолкаться поближе, ворчал Эдуардо. – Не пойму никак.
Торговец оторвался от своей персоналки, окинул строгим взглядом окруживших его людей.
– Не толпитесь, почтенные, – сиплым надтреснутым голосом попросил он. – На всех хватит. В очередь, стройтесь в очередь. Обслуживать буду по одному. Итак, – он выдержал паузу и продолжил торжественно: – Сувениры, почтеннейшие! Отличные сувениры с Земли, со всех частей света, со всех стран и городов мира! К вашим услугам!
Толпа разом ахнула.
– Вот это да, – восхищенно прокричал Жан-Пьер Мартен на ухо глуховатому Иву Дюбуа. – Сувениры! Память о родине… Память о доме…
– Что, правда? – подался к торговцу старый Джек Мюррей. – С самой Земли?
– А то, – торговец энергично тряхнул бородой. – С нее, с матушки. Фирменные, какие хочешь. Ну, построились, что ли? Давай подходи по одному!
У Эдуардо Суареса от волнения вспотели ладони. На «Одиссей» грузили только самое необходимое, только то, без чего колонистам было не обойтись. Сувенирам среди пожитков места не нашлось. И вот теперь… Эдуардо утер с глаз невольные стариковские слезы. Теперь…
– Карлита, Санчита, Изабель, – гаркнул он. – Тащите сюда товар! Весь, без остатка.
* * *
– Из Мюнхена, из Мюнхена есть? – навис над раскладным столиком плешивый, подслеповатый Карл Эберхарт. – Из Мюнхена?
– Сейчас. – Узловатые пальцы торговца заплясали по клавиатуре планшета. – Есть, конечно. Санта-Клаус фарфоровый, четыре экземпляра различной величины. Кружки глиняные с надписью: «Шеллингштрассе», три штуки. Шляпы баварские, фетровые. Макеты…
– Что за них хочешь?
– А что есть?
– Выбирай. – Карл замахал руками, подзывая родню: – Гретта, Лизхен, давайте товар! Зерно имеется. Отборное, в мешках. Колбаса кровяная имеется. Ливерная. Домашняя. Пиво. Яблоки, вчера только с дерева. Молоко. Яйца. Сколько тебе? Да черт с ним, бери все!
– Из Дрездена есть? – сменил Карла рябой веснушчатый Пауль Миллер. – Есть, да? Да неважно, что именно. Беру! Марта, Эльза, товар!
– Из Вашингтона есть? Из Сан-Паулу? Из Пекина? Мельбурна? Токио? Касабланки? Давай! На базе обменяешь на деньги. Линда, Джульетта, Мэйлинь, Мичико, Луиджина, Шарлотта! Тащите, тащите, тащите товар!
* * *
– Из Севильи, – дождался наконец своей очереди Эдуардо. – Что есть из Севильи?
– Сейчас. – Торговец устало выдохнул, склонился, подался к планшету. – Значит, так: кастаньеты имеются, севильское кружево. Бычок из андалузской керамики.
– Забираю все. Вон товар. – Эдуардо шагнул назад, освобождая место, но в последний миг спохватился: – Постой, для девочки пятнадцати лет есть что-нибудь? Что-нибудь особенное. Это правнучка моя, старшая. Настоящая красавица андалузка.
Торговец склонился к экрану.
– Могу предложить веер, к примеру. Тоже из Севильи. Отличный веерок, расписной.
– Беру. – Эдуардо довольно потер ладони. – Спасибо тебе!
– И тебе спасибо, почтеннейший. Ну, кто там еще остался?
– Да вроде один я, – переступил с ноги на ногу Эд Краснов. – Пока обзвонил всех, припозднился малость. Так что, выходит, я последний. Из Москвы есть?
Торговец вскинул на Краснова взгляд блеклых старческих глаз.
– Откуда, ты сказал, браток?
– Из Москвы.
Торговец поднялся на ноги.
– Земляк, что ли? – неуверенно спросил он.
– Ну. Эдик Краснов с Таганки.
Торговец шагнул вперед.
– А я – Петька Родионов с Печатников.
Старики обнялись.
– Как она? – бормотал Эд. – Как Москва-то, а? Белокаменная.
– Да стоит себе. Стоит.
– А Кремль?
– Да на месте, на месте Кремль.
– Слава богу! У тебя там остался кто?
– Ну конечно, – закивал торговец. – Семья. Двое сыновей. Внуки – Машенька и Юрка.
– Привет им передавай. А привез-то что?
– Я? – Родионов внезапно отшатнулся, шагнул назад. – Из Москвы? – Секунду-другую он стоял молча, растерянно моргая, затем встрепенулся: – Есть, есть из Москвы. Ты постой здесь, браток.
Торговец засеменил к трапу, вскарабкался по ступеням и скрылся в шлюзе. Через пару минут появился вновь с металлической шкатулкой в руках.
– Вот, – он бережно поставил шкатулку на столик, дрожащими пальцами отпер защелку и откинул крышку. – Это из Москвы, Эдька. Все что есть. Половина твоя, бери.
Эдуард Краснов, мосластый, кряжистый, с задубевшей на солнцах кожей и седой как снег, с минуту безмолвно смотрел на шмат запекшейся аспидно-серой земли.
– Это из М-Москвы? – запинаясь, переспросил он. – Из самой М-Москвы?
– Да. – Родионов отделил половину, протянул в ладонях. – Забирай, твое.
Краснов принял землю, поднес к губам, поцеловал.
– Спасибо, – выдохнул он. – Вера, Людочка, товар!
– Ничего не надо, – отступил назад Родионов. – Так забирай. В подарок.
* * *
Когда торговое суденышко вышло на орбиту, Родионов мелкими стариковскими шажками добрался из пилотской рубки до мастерской. Постоял на пороге, затем шагнул вовнутрь. Пнул производящий фарфоровые статуэтки аппарат, плюнул на ткацкий станок, с горечью оглядел прочее оборудование. Раскрыл шкатулку и долго смотрел на оставшуюся половину запекшегося земляного брикета.
Он вспомнил, как накручивал по орбите витки. Как глядел на заснятые бесчувственной аппаратурой развалины Лондона. На воронку, оставшуюся там, где раньше был Дрезден. На пепел от Барселоны. На спекшуюся лаву Нью-Йорка. Вспомнил, как спускался в посадочном модуле туда, где была Москва. Как, задыхаясь от слезных спазмов, вгрызался киркой в грунт. Как…
Где-то там истлели кости обоих его сыновей. Где-то там лежала еще зола, оставшаяся от Машеньки и Юрки.
Денис Гербер
Чьеда-чьёда
Ева первой обратила внимание на происходящие рядом с Виктором странности. Несколько дней она наблюдала за ним, хотя следить за пациентами входило в мои обязанности, после чего поделилась открытием:
– Знаешь, я бы ни за что не сказала такое, если бы не убедилась наверняка. Но, когда этот Виктор играет сам с собою в шахматы, с доски пропадают фигуры.
– Что ты имеешь в виду? Он ворует фигуры у самого себя?
Разговор этот происходил на заднем крыльце пансионата. Мы – одетая в белый халат Ева и я в зеленой курточке охранника – курили и глядели на кусты шиповника, на дорожки из псевдомраморных плиток, на решетчатую ограду, за которой виднелись пригородные коттеджи. Вечерело, и небо прикрылось розовой дымкой, как на картинах Моне.
– Никто ни у кого не ворует, – проговорила Ева, выпуская дым. – Фигуры исчезают и тут же появляются. Это происходит быстро, за долю секунды. Сначала я думала, что мне кажется. Но сегодня это случилось снова. Я точно видела, как эта башня… черт, как она там?..
– Ладья.
– Да, ладья… Она пропала и тут же появилась.
– В
