радостно улыбаясь, и замер. Только взгляд бегал по мне с головы до ног и обратно. А потом в два шага оказался рядом, схватил меня за талию и подкинул вверх.
— Гена, юбки же! — переживала я, что задерëтся подол.
— Ничего, я прижму, — это выражение глаз я прекрасно знала.
Когда оно появлялось, Генка лез целоваться.
— Эй, молодожёны, — крикнул ему кто-то из однокурсников-приятелей. — Вы в ЗАГС не опоздаете?
В ЗАГС мы не опоздали, вступали в брак мы в один день с получением я диплома, он удостоверения личности офицера. Так что двадцать пятое июня стало самым насыщенным на праздничные события днём.
И уже тем же вечером мы уезжали поездом сначала на Москву, а потом на Дальний Восток, где мой муж должен был начать службу на границе.
Глава 7
К концу поездки я думала, что разучусь ходить по недрожащей поверхности. Ехали мы с целыми пятью чемоданами. Правда, одежда и всякие необходимые вещи, вроде постельного белья и полотенец, помещались всего в два. У меня во втором чемодане ехали книги и словари, большая часть которых перекочевала сначала в институт, а потом и в чемодан из дома и принадлежали ещё моему отцу. А вот Гена ехал к месту службы с «приданным». С собой он вёз один чемодан, в который бережно был упакован фотоаппарат и масса ещё всего необходимого для проявки фотографий, включая какие-то корытца и бутыли с растворами. А во втором были сигареты. Курить Генка начал ещё в шестнадцать.
С вокзала мы отправились в военкомат, адрес которого стоял у Гены в документах о направлении к месту службы.
— О! Ребята, вам повезло. В часть сегодня машина идёт с грузом для медсанчасти. Доедете с ветерком, — заверял нас улыбчивый капитан с повязкой дежурного.
Дальний Восток в разгар лета, это необыкновенное зрелище. А для нас с Геной, не видевших ничего, кроме Лопатина с окрестными деревнями и Саратова, то, что мелькало сейчас по сторонам казалось чем-то невероятным. И ни ветер, ни пыль, ни кочки, на которых мы подпрыгивали всю дорогу, не смогли испортить того первого впечатления.
— Не укачало? — спросил нас сопровождающий груз офицер, когда мы приехали.
— Да мы после поезда, — улыбнулся Генка. — Сами пока качаемся.
Мы ещё где-то час ждали на въезде в часть, когда за нами придут. Я в это время рассматривала высоченный сплошной деревянный забор, который в этот момент красили в тёмно-зелёный цвет. Поверх забора была намотана колючая проволока, и через равное расстояние торчали, словно скворечники, вышки.
— Ну, добро пожаловать, — после долгой и скурпулëзной проверки документов пригласил нас на территорию части проверяющий офицер.
Он махнул рукой в сторону прохода. Рядом с входной дверью висела большая табличка «Посторонним вход запрещён». Я засмеялась.
— Так вы теперь не посторонние, вы теперь местные. Документы на вас уже несколько дней как пришли. Да и у вас ещё пара дней есть, на довольствие встать, обжиться, хоть немного по части пройтись. Пойдёмте, я вас передам на заселение. — Понял он причину моего смеха, — Часть у нас уже обжитая, здесь военные на постой встали ещё в русско-японскую, до революции.
Уже после кучи всяких оформлений, подписей и записей, мы наконец-то шли к положенной нам комнате в офицерском общежитии. Но чем ближе мы подходили, тем все больше узнавания было у нас с Генкой, как-то странно знакомо выглядело это самое общежитие.
— Здесь царская кавалерия стояла, потом конная Красная армия. А это до войны конюшня была, — рассказывал нам сопровождающий.
— Конюшня? — переспросила я.
— Да, так что вы не сомневайтесь. Здание хорошее, тёплое, — заверяли нас, пока я пыталась сдержать смех.
Но смех закончился, когда мы вошли в стойло, теперь нашу комнату. Деревянные полы, окно под потолком, восемь самодельных солдатских табуретов, составленных вместе, и видимо должных заменять кровать. И вместо ковра политическая карта мира на стене над ними.
Гена сложил чемоданы в углу и куда-то ушёл. Я опустилась на одну из табуреток и пробежалась взглядом по стенам. Когда-то мой отец, принимая решение о переезде, говорил, что его дочери на ферму работать не пойдут. Знал бы папа, что на ферме, пусть и бывшей, я буду жить.
Генка несколько раз прибегал, снова убегал, схватил свой чемодан с куревом, ушёл куда-то с ним. А через пару часов в комнате появилась железная кровать с сеткой, два матраса, ватное одеяло и две подушки, стол, и умывальник. Такое трюмо, только вместо зеркала рукомойник, а под ним таз в углублении в деревянной столешнице. И навесная полка под мои книги.
— Ген, а где твоё курево? — спросила я, не понимая, что происходит.
— Дин, а я больше не курю, — засмеялся он в ответ.
Кухня, как и душевая, и туалет были общими на всё общежитие. На кухне для нас нашлась и кастрюлька, и пара тарелок. На первый ужин я распаковала мамины запасы, что она собрала мне в дорогу. В тот вечер, пока Генка расставлял по комнате непонятно каким образом добытые вещи, я варила гречку с тушёнкой.
— Ребят, — подошёл к нам один из соседей. — Можно у вас попросить тарелку каши. Жена беременная, запах учуяла и всё.
— Да можно конечно, — почти хором ответили мы.
— Держите, молодёжь. От нашего так сказать стола, — постучал он вечером и протянул доску, на которой на сковороде ещё шипели несколько рыбьих тушек.
— Ой, спасибо, но… — я неловко себя почувствовала.
— Держите-держите, здесь рыбу легче всего купить и приготовить. Дешёвая же. — Засмеялся мужчина. — Ну, скоро сами разберётесь.
Мы обживались, для меня нашлось место и в школе, да ещё и с партийной рекомендацией. Я не только преподавала русский и литературу, но и ездила даже в соседние части и достаточно далеко расположенный Благовещенск с лекциями. И уверенно поднималась по местной партийной лестнице.
Через год я готовилась стать директором местной восьмилетки, хоть и была одной из самых молодых учителей. Но действующий директор уходил на заслуженный отдых, а на его место по партийной линии рекомендовали меня.
Жили мы уже в отдельной квартире. На первом этаже небольшого такого двухэтажного домика на восемь квартир. Большая кухня с печкой и комната. В кухне у нас было два окна, а вот в комнате, хоть она тоже была угловой, окно было
