Не перебивая Затырина, Савелий Тарасович выслушал рассказ до конца, попросив только об одном — еще раз повторить про телефонный звонок из области. Естественно, подполковник нигде не назвал Кривенко Геббельсом, но сам факт разговора в резких и приказных тонах подчеркнул особо. Как и тот факт, что его ответные действия носили вынужденный характер.
Обмена мнениями не получилось. Присутствующие на совещании неопределенно пожимали плечами, отводили взгляды в сторону, отделывались ничего не значащими междометиями. И видно, мэру надоела эта недосказанность.
— Ну и как мы должны реагировать на подобные распоряжения в дальнейшем? — задал он явно провокационный вопрос.
— Если вас смущает собственно неопределенность, — мягко заговорил судья, — можно, вероятно, позвонить, но обязательно по какому-нибудь серьезному делу, Николаю Александровичу, — судья имел в виду Кривенко, — и в разговоре заметить, что его указание выполнено. А если он попросит напомнить, о ком идёт речь, что лично я не исключаю, добавить, что конфликт с предпринимателями полностью исчерпан. К обоюдному удовлетворению сторон. Но это если есть дело, а так, специально... не знаю... — И судья снова уставился в окно.
— А ты, Иннокентий Мурадович, что подскажешь?
— Я на вашем месте, наверное, поручил бы эту миссию Павлу Петровичу. Они уже разговаривали. Позвонил и доложил — все в порядке. Меня тут другое больше волнует. Закрыли мы вопрос — и ладно. Но если они действительно спонсируют Кожаного, важно, чтобы в данном вопросе прежде всего сам Кривенко был на нашей стороне. Поэтому проявить озабоченность должны именно вы, Савелий Тарасович, так будет гораздо правильнее в политическом смысле.
Высказав свое мнение, Керимов бросил быстрый и хитрый взгляд на Затырина: мол, как я ловко перевел стрелки с тебя на него?
«Нуда, — подумал подполковник, — а кто первым же меня и предложил? Ишь умник! Еще, поди, и благодарности потребует — хитрющие эти азиаты... » И Затырин решил опередить неприятную для себя ситуацию.
— Я бы, конечно, давно уже и сам это сделал — позвонил бы и доложил: все честь по чести, — кабы не одно «но». Э-э... этот э-э... ну Кривенко... — Сидящие за столом заулыбались, сообразив, как хотел назвать помощника губернатора подполковник, но тут же убрали улыбки под строгим взглядом мэра. — Он сам вчера недвусмысленно сказал: «Об исполнении можешь не докладывать!» Он ведь уверен, что уж его-то указания мы всегда выполняем, так какая ж после этого дополнительная процедура проверки? А своим звонком я мог бы усугубить положение. Придать ничтожному вопросу дополнительную и ненужную остроту. Они пожаловались, мы исправили положение и принесли свои извинения, которые ими приняты, — значит, конфликт полностью исчерпан. А если будут новые претензии к моим ребятам, так я их уложу в больницу, и врачи зафиксируют у них и сотрясение мозгов, которых там отродясь не бывало, и ушибы, и ссадины, и переломы, и что угодно. Но ведь и мои парни тоже не выдвигают обвинений против тех, кто нанес ущерб их здоровью, правильно? Хотя... речь об этом у нас заходила, но... я не уверен, что такой ход был бы все-таки верным, им лучше пока помолчать.
Подполковник внимательно посмотрел на прокурора, ожидая его поддержки. И тот утвердительно кивнул.
— Ага, так ставишь вопрос?.. — Мэр задумался. — А что, это аргумент! Они — нам,' а мы — нате, мол, вам! Вот оно, врачебное заключение! Хорошая мысль, Паша. Пусть-ка их обследуют, а ты, со своей стороны, подскажи медицине, в чем там могут быть наши интересы. Верно мыслишь... А вот что с Кривенко этим, прямо и не знаю... Подкосил он меня... А ты чего молчишь, Иван Порфирьевич, чего глаза прячешь? Все выступают, дельные советы высказывают, а ты один в рот воды набрал! Несогласный, что ли? Так и говори!
— А я чего? — пожал плечами заместитель мэра. — Я ничего, я их понимаю. Дело высказывают. Ты сам-то, Савелий Тарасович, крепко себя на стуле ощущаешь? Так и колготиться нечего тогда. Считай каждый шаг свой правильным. А которые несогласные, как ты выражаешься, — вот им бог, а вот и порог. Мы никого здесь не держим. А уберутся, остальным только спокойнее будет.
— Ага, — едко заметил мэр, — все позакрываем, всех разгоним, а жить-то кто в городе останется? Кто людей кормить будет, ты, что ли?
— А за это не надо беспокоиться, умные люди всегда найдутся.
— Ты потому так говоришь, Иван, — Гузиков резко, словно ствол пистолета, направил палец на своего зама, — что сам интересы имеешь. И не государственные, а собственные! Хотя ты прежде всего лицо государственное и потому ответственное!
— Можно подумать... — огрызнулся Сажин.
— И нечего думать! — повысил голос мэр. — У нас тут у каждого свои интересы имеются. И немалые! Но это не дает нам права думать только о себе! Я верно мыслю, Антон Захарович? — Гузиков пристально уставился на судью.
— В общем и целом, да, — подтвердил он.
— Вот так, слышал, как наша судебная система реагирует, Иван Порфирьевич? — строго упрекнул заместителя мэр. — И нам всем сейчас надо не о личных карманах беспокоиться, а о грядущих выборных программах! У нас с вами тут будет немало противников. Про сторонников я не говорю, это уже известные люди. Меня настораживает также провокационная публикация в «Новостях». Мы должны оппозиции рот закрыть, а не населению. Народ не в оппозиции, если он сыт и при деньгах. Надо людям объяснять, чтоб они верили, что новая политика насчет монетизации льгот не коснется их кошелька, что мы костьми ляжем, а надуть инвалидов и пенсионеров не позволим! Как там дальше получится, еще неизвестно, но на выборы мы должны выйти с четкой программой помощи неимущим.
— Это все правильно и хорошо, — вздохнул районный прокурор. — Но я предвижу, что в скором времени — и придет оно ближе к зиме, через месячишко-другой, — меня завалят жалобами по поводу этой явно не продуманной наверху льготной политики. А жалобы на вас пойдут, Савелий Тарасович. Если в Москве еще кое-как обойдутся с дополнительными средствами, то у нас с вами ни одной лишней копейки не сыщется. Помяните мое слово. Выборы будут в декабре, а мы должны основную работу с населением провести гораздо раньше. Так я понимаю задачу?
— Правильно понимаешь, Иннокентий Мурадович. А если которые станут резко возражать против государственной политики, то мы с ними особо церемониться и не обязаны. У нас для этого имеется целая правоохранительная система, и даром есть народный хлеб мы ей не позволим!
— Вот это трезвая и деловая постановка вопроса, — поддакнул наконец Сажин. — А с газетенкой той я все- таки предлагаю разобраться.
— Не торопи, придет и ее время, — строго пригрозив пальцем, пообещал мэр. — Усякому овочу свий час, как у нас говорили, на батькивщине...
— Свой-то он, может, и свой, — хмыкнул прокурор, — но у меня вопрос к Павлу Петровичу: до каких пор будет бездельничать наш славный областной ОМОН? Может, учения какие-нибудь показательные у нас в районе провести, чтоб народ видел нашу силу? А то ведь с этими газетками мы скоро вообще всякое уважение к себе потеряем... Не знаю, я сказал, а вы подумайте, это не по моей части... А касаемо спонсоров, тут, думаю, надо продумать кампанию. Кто, к примеру, заботится о спокойствии своего города? Вот и помоги тому конкретно, а не на словах. Это, между прочим, нашего Прапорщика тоже касается, Савелий Тарасович. Я знаю, что с ним у нас установились паритетные отношения, но этого скоро окажется мало.
