Книга Невеста из Холмов - Янка Лось

Эшлин попробовала петь громче, но голос ее будто застыл, не подчиняясь хозяйке, во рту пересохло, она поняла, что еще немного – и не сможет продолжить песню, сорвавшись до жалобного хрипа или шепота. В глазах потемнело. Эшлин успела заметить метнувшуюся вперед мать, которая вовремя выхватила из ее рук Кристалл и надела на шею Мэдью, так громко продолжив песню, что слышно ее было, наверное, на другом берегу озера. Бутоны подняли головки и стали медленно раскрываться.

Эшлин устало села на землю за спинами родных и уже не видела, как брат, впервые пользуясь направленной силой, превращает цветы в горсть ежевичных ягод.

Она чувствовала, как пылают уши, и понимала, где просчиталась. Мягкая трава оплетала замерзшие пальцы. Эшлин не пыталась подняться, просто смотрела на серебристые блики озерной воды и слушала песню рода, в которой не было ее голоса. Эта песня звенела внутри, но от нее почему-то было пусто и больно, будто она проглотила жгучую ягоду.

Те, кто раньше добровольно или в наказание лишал себя Кристалла, не теряли его в другом мире. Он все равно был рядом, оставляя хозяину легкий «детский» уровень сил. Песни Эшлин теперь были просто словами, пущенными по ветру. Остатки силы еще были с ней на прошлый Мабон. Уже к зимнему солнцестоянию их не стало вовсе. Может, она смогла бы создать мелочь – рой бабочек над цветами. Полет упавших листьев. Но и все.

Слезы текли по лицу, но боль будто схватилась коркой инея. Надо было думать. Едва песня закончится, посыплются вопросы. И под взглядом старейшины Эшлин придется сказать правду. А потом с песни об Эшлин, опозоренной человеком, начинали бы клановые собрания следующие лет сто. Или пока кто-нибудь не натворит еще худшего.

«Эшлин, дочь Каллена из рода Ежевики, пройдет особым путем, принеся опасность и разлад в свою семью и не обретя счастья в этом мире», – вот что сказали над ее колыбелью.

Гости выпытывать семейные тайны перед другими семьями не будут. Значит, у них с Мэдью остается время лишь до окончания пира, пока все обсуждают светлое будущее достойного юноши и хвастаются собственными отпрысками. Как не провалиться сквозь землю от стыда, когда все повернутся? Как избежать взглядов родителей? Как унять головокружение и донести новый план до Мэдью?

Эшлин не сразу заметила, что песня оборвалась и она слышит лишь плеск волн и шум ветра.

Первым к ней подбежал брат. Кристалл его все еще продолжал слегка мерцать мягким зеленым светом. Мать осталась в кругу. Отец что-то говорил старейшине, склонив голову и очень тихо, тревожно посматривая на Эшлин. Тревожно, не сердито – от этого было почему-то хуже.

Мэдью грохнулся рядом на колено, тревожно хмурясь.

– Это от этого? – выпалил он.

– Да.

– Хорошо. Тогда мы хоть знаем, в чем дело. Я испугался, что…

– Не дождешься.

– Но мы же…

Эшлин обхватила пальцами запястье брата и почувствовала, насколько у нее холодные руки.

– Да. И это надо сделать сейчас.

– А…

– Хочешь, чтобы все подвиги только после обеда?

– Я не об этом, – фыркнул Мэдью, но щеки вспыхнули.

– Скажи им, что проводишь меня в дом. Быстро.

Он кивнул и бросился обратно в круг. В страсти к опасным выходкам брат и сестра Муин были абсолютно похожи.

В домике солнечный свет, смешиваясь с цветом стола, полок и сундука, становился медовым. Только угольные полосы на полу, напоминали о том, что сейчас должно здесь произойти. Эшлин, у которой все еще кружилась голова, сидела на кровати и рассказывала брату план.

Мэдью рассчитывал, что после спасения сестры старейшина возьмет его в ученики с большим желанием. Эшлин не стала его разубеждать. Может, и так. Ши ценили отвагу и решимость. В любом случае сейчас Мэдью предстояло стать мостом между мирами, и лишнее беспокойство могло стоить жизни.

Домик был выстроен вокруг ствола ольхи, которая соединяла в себе стихии огня, воды, земли и ветра, помогая открывать дорогу в другие миры. Мэдью сел у самого ствола, в кругу, который начертила Эшлин, и, прижав раскрытые ладони к шероховатой коре, закрыл глаза. Эшлин видела, как шевелятся его губы, но не слышала песни. Голос его уже звучал где-то не здесь, первым пробуя тропинку сквозь ткань между мирами.

Угольный след на деревянном полу набирал силу, и черная полоса медленно превращалась в мерцающую зеленую, зарастая курчавым лесным мхом. Эшлин пыталась одним глазом следить за братом, другим поглядывая в окно на случай появления кого-то из старших. Даже голова заныла от этого косоглазия. Что она скажет отцу, матери или старейшине, Эшлин не придумала. Все варианты, приходившие в голову, были один хуже другого.

Когда переплетение линий полностью покрылось мхом, Мэдью завершил песню и открыл глаза.

– Я видел солнце над холмами и тропинку… и развалины замка. Не думал, что у них так красиво, Эш!

– Еще насмотримся. Тебе хватит сил продолжить песню, летя со скалы? – отозвалась Эшлин, сминая в руке мягкую ткань покрывала.

– Если сомневаешься, можешь тут одна посидеть, пока я за твоим Кристаллом сбегаю! – фыркнул брат.

– Идем. Если нас поймают здесь, мы потесним Горта Проклятого в стане опозоривших семью.

Мэдью фыркнул, передернул плечами, будто от холода, и покосился в окно. Эшлин достала из сундука узелок с полезными в пути вещами, и брат с сестрой шагнули к стволу ольхи, за которыми виднелась тропа вдоль скалы.

Они шли молча. Рядом, почти у плеча, покачивались верхушки растущих на дне оврага у ручья сосен. Эшлин чувствовала, как солнце нагревает волосы, видела, как качается в тонком венчике колокольчика толстый полосатый шмель. Блестящие осколки слюды в песке, запах смолы и вереска, ветер с привкусом озерной воды и золотисто-зеленые блики на одежде брата – все это хотелось собрать в котомку за спиной и унести в тот мир, где ей предстояло встретиться с прошлым ради будущего.

Когда они с Мэдью остановились у обрыва, к самому краю которого там, внизу, подходила озерная вода, Эшлин все-таки оглянулась. Отсюда сквозь ствол ольхи едва виднелись очертания крыши домика. Кто бы ответил, чего душа сейчас больше боится – не найти Брадана, ученика друида, или снова встретить его?

Мэдью остановился на краю, в шаге от обрыва. От влажного ветра щипало в носу. Эшлин взяла брата за руку и почувствовала, что дрожит, – хорошо, что под