берейтора, готовя себе замену. Научил премудростям работы с лошадьми, пошиву конских сбруй и плетению арапников. С лошадьми проблем не было, а вот с остальным дела обстояли похуже. Запах сыромятины будоражил, волновал, даже заводил. Но орудовать шилом, специальными иглами, навощенной дратвой, сшивать толстые куски кожи – все это требовало невероятного терпения, времени и призвания. Исколотые руки Веньки постоянно были в незаживающих ранах, горели огнем, что не нравилось ему совершенно. К тому же на одном месте более получаса он усидеть не мог. Но видя, как работает старик, сколько отдает шорному делу сил и любви, виду не показывал, тянул эту лямку из последних сил, как маломощная кляча в гору бочку с водой…
Его работа была не трудной. Рутинной – да! Но не тягостной. Вместе с ним на равных, бок о бок, ежедневно трудилась Света – руководитель номера. Не гнушался «черной» работы и его друг Пашка. Постоянно подключался Захарыч. Управлялись они с лошадьми быстро, споро и как-то весело. Это была семья…
Венька Грошев был простым служащим по уходу за животными. Получал за это сущие копейки. Но менять свою судьбу не собирался. И дело было не «во-первых, во-вторых, в-третьих» и даже не «в-четвертых». Главное заключалось – в-пятых!..
Венька был влюблен… Давно. Тихо и безо всякой надежды. Влюблен в Свету. С первого мгновения, как только увидел ее тогда в шапито. До этого он жил себе спокойно в своем периферийном городке, работал и ни о каком цирке думать не думал. Вкалывал таксистом, мечтал о новой машине и небесных кренделях. Тогда на «Последней лошади» – как он называл свою развалюху «Волгу» – привез с вокзала Пашку, который приехал в их город на гастроли. Это здесь же, позже, объявится Валентина и все обрушит, как бульдозер хлипкую халупу. Это тогда Света лежала чуть живая у него дома, и его мать выхаживала ее. Это тогда они с Пашкой чудом остались живы. Внизу, в карьере – его искореженное горящее такси, а они, крепко «покоцанные» – на краю обрыва, на волоске от неизбежного…
Венька смотрел на Свету преданными глазами, ловил каждое ее слово, готов был за нее в огонь и воду, но никаких телодвижений в сторону сближения себе не позволял даже намеком. Света Иванова была женой Пашки, его друга, а это – свято! Без оговорок и каких-либо смягчающих обстоятельств. Венька чтил кодекс чести мужской дружбы! За нарушение подобных вещей в его рабочем поселке, без всяких сожалений, пацаны отрывали головы и заклятым врагам, и близким друзьям…
Хорошо ли ему жилось? Скорее да, чем нет. Но… Хотелось семьи, тепла, какой-то надежности. Пока он чувствовал себя какой-то добавкой, приправой к блюду под названием – жизнь. Он был – при лошадях, при Пашке, при Захарыче и при Свете. Это «при» и было его постоянной саднящей болью, хорошо скрываемой и от друзей, и от самого себя…
Глава десятая
…Ей в очередной раз не спалось. Ночь тишиной звенела в ушах. В приоткрытое окно легкий ветер доносил одурманивающий дух бушующей в монастыре сирени. Смешиваясь со сладковатым запахом ладана, настоянным за долгие годы в монашеской келье, рождался новый пьянящий аромат, напоминающий миро. Это бередило душу, не давало уснуть… «О, Господи! Воля твоя!.. Да это же «Jean Patou’s Joy»! Да-да! Именно он!»» – Тот самый аромат когда-то любимых ею духов!..
Келья сомкнула свои объятия так, что стало трудно дышать. Молитва сбивалась налетающими из ночного эфира образами. Как ни старалась матушка Серафима обуздать свое сознание молитвой, цепи покаянных слов разрывались. Мирские воспоминания вырывались из подсознания на свободу яркими вспышками, как ночной локомотив из грохочущей черноты тоннеля. И наконец – вырвались…
…Ресторан гудел возбужденными голосами, звякал никелированным металлом о фаянс и звонким стеклом о стекло. Сновали неутомимые официанты, ловко маневрируя между танцующими в центре зала.
Два десятка цирковых вовсю веселились, произносили тосты за здоровье именинницы и отрывались на танцполе по полной! Столы ломились от яств и напитков. Музыканты на эстрадной площадке мусолили попсу. Валентина королевой восседала в торце сдвинутых столов. На ней было длинное, в пол роскошное темно-зеленое платье под цвет глаз, закрытое спереди и с глубоким декольте сзади. Тончайший панбархат облегал молодое стройное тело, прижимаясь к тонкой талии и чуть расширяясь книзу. Смелый разрез в нужный момент открывал всю прелесть изящного бедра, тайны которого так и хотелось познать. Все законы Фрейда являлись здесь искусно сокрытой, но безусловной доминантой. Это была дорогая авторская работа известного европейского кутюрье. Безукоризненная фигура Валентины делала это платье произведением искусства, а ее саму – каталожной красавицей. Волнистые локоны цвета спелого каштана временами приоткрывали покачивающиеся длинные серьги с дымчатым темным камнем. Все выглядело предельно лаконично и богато. Во всем царил утонченный вкус.
Пашка со Светой подарили Валентине ее любимые желтые розы. Тридцать одну, плюс еще одну, самую огромную – по количеству прожитого…
Она попросила официанта поставить вазу с цветами рядом с собой. Звучала медленная музыка. Притушенные ресторанные огни перемигивались в такт мелодий. В центре зала покачивались обнявшиеся пары. Валентина гладила мокрые бутоны, вдыхала розовый аромат, благодарно и с нескрываемой нежностью поглядывала на Пашку. Тот, как мог, от этих взглядов ускользал…
– …Леонид Борисович Симхович! – представился чуть переваливающийся с ноги на ноги предполагаемый партнер по танцу. Полный, лысеющий, с беспокойными глазками и такими же подвижными мокрыми губами. Он протянул руку.
– Позвольте?
Кавалер был слегка нетрезв. От него попахивало удушливым букетом закусок, удобренных спиртным.
Валентина взглянула на Пашку. Тот не посмотрел в ее сторону. Танцевать ей не хотелось, тем более с таким «вариантом». Но ретивое взыграло.
– А что! Пойдемте, сбацаем! – Валентина потащила на середину зала предлагавшего ей руку без сердца.
– Я довольно широко известный… мм-м, в узких Московских кругах, психолог!.. – он хохотнул. – Я тут на конференции. Меня дважды показывали по ЦТ. Может, видели?..
– Нет. Телевизор не смотрю…
– Как зовут вас, прелестница?
– Валентина… – Она боковым зрением в очередной раз посмотрела на Пашку. Тот стоял к ней спиной. Но она чувствовала – его спина видит…
– Просто Валентина?
– Просто…
– Хм! Я тоже еще недавно был просто Леней. Тридцать шесть… килограммов тому назад! – В очередной раз он манерно рассмеялся собственному остроумию. Психолог натужно пытался произвести впечатление на даму. Дама явно скучала, ожидая конца танца-экзекуции, на которую себя сознательно обрекла.
– Мм-м! Какой аромат! «Христиан Диор»? – московский кавалер попытался изобразить французский прононс. Вышло скверно…
– Берите выше – «Jean Patou’s Joy». Жан Пату, – расшифровала Валентина. – Если, конечно, слышали о
