костёла через пятнадцать минут.
— Слушаюсь, товарищ нарком.
— Кстати, со мной ещё несколько человек. Может, их тоже подключим к поиску?
— Не вижу необходимости. Пока.
— Согласен.
Они одновременно выбежали на улицу и стали действовать по намеченному плану.
Сначала повезло Цанаве. Именно ему удалось обнаружить пропавшего профессора в расположенной неподалёку часовне.
Фролушкин стоял на коленях перед облачённым в монашеское одеяние худощавым парнем не старше тридцати лет, безучастное бледное лицо которого покрывал нетронутый юношеский пушок, совершенно не свойственный мужчинам такого, достаточно зрелого, возраста, и… безутешно рыдал.
* * *
Небольшая приземистая часовня (у католиков — капличка) с узким окошком по фронтону была построена в середине XVIII века неким Скандербегом Булгариным, предком русского писателя Фаддея Булгарина.
Нередко её называют «Башней Убийцы».
Почему?
Однажды Скандербег застрелил из ружья своего соседа — помещика Узловского, и в соответствии с Литовским Статутом был обязан заплатить его родственникам «виру» («поголовье»), то есть, по сути, отступные или откупные — кому как угодно.
Состоявшийся вскоре суд постановил отдать потерпевшим целый ряд деревень и вместе с ними — крестьянских душ. Но ещё задолго до этого решения родственники погибшего начали шантажировать обвиняемого с целью увеличения размера компенсации. Вот он и решил во искупление грехов построить «вежу» — небольшую башню, куда стали помещать невольных убийц.
С тех пор в костёле, по просьбе Булгарина, неподдельно сожалевшего о случившемся, ежегодно стали служить мессу-молебен по невинно убиенному помещику Узловскому. За это Скандербег заплатил служителям храма на 350 лет вперед…
В этой самой часовне и нашёл Плечов своих «подельников».
Картина вызывала умиление и сострадание.
Явно неадекватный монах.
Всемирно известный учёный, стоящий перед ним на коленях.
И утешающий его нарком НКВД с далеко не однозначной репутацией…
* * *
— Батя, кто это? — еле выдохнул Плечов, поднимая профессора с колен.
— Мой сын… Павлик…
— Он что, не разговаривает?
— Нет.
— А понимает?
— Не всё…
Послушник кивнул узким, выпирающим подбородком и криво улыбнулся, обнажая редкие, начинающие чернеть зубы. После этого без лишних слов задрал рукав рясы и продемонстрировал присутствующим свои руки — тощие, покрытые глубокими кровавыми ссадинами и фиолетовыми синяками. То ли его держали связанным, то ли пытали, избивая какими-то, как любят выражаться эксперты-криминалисты, «колюще-режущими предметами…»
— Кто так издевался над ним? — зло спросил Цанава.
— Бог его знает, — тяжело вздохнул Фёдор Алексеевич. — Я хотел поговорить с епископом, но не смог его найти.
Вдруг снаружи донёсся какой-то шум. Противно заскрипели давно не смазываемые петли. Куда-то девалась (как будто испарилась!) и без того узкая щель между дверью и коробкой, через которую в глубь часовни ещё недавно проникали слабеющие с каждым осенним днём солнечные лучи…
Лаврентий Фомич обнажил пистолет и бросился к выходу.
Он был заперт!
— А, чёрт… Хотите верьте, хотите — нет, но я нутром чувствовал, что благодаря вам непременно влипну в какое-то дерьмо… С нашей гнилой интеллигенцией надо круглосуточно держать ухо востро. Эй, там, снаружи, кто-то слышит меня?
В ответ — только гулкое эхо.
Тогда Цанава направил ствол в потолок и нажал на спусковой крючок, удостоившись за это укоризненных взоров товарищей по несчастью, искренне переживавших за сохранность народного добра.
Несколько минут спустя в дверь кто-то постучал. Сначала рукой, затем прикладом.
— Товарищ нарком, вы там?
— Тут, конечно, где же ещё! Это ты, Балабанов?
— Так точно!
— Открывай немедленно.
— Чем? У меня ключа нет.
— Попробуй стрельнуть в замок…
— Не поможет… Здесь такая махина — три дня сбивать кувалдой придётся.
— Понял… Ты один или с кем-то ещё?
— Один. Козырев за углом остался.
— Так свистни его сюда. Быстрей!
— Лёха!
— Ов!
— Ко мне!
— Иду…
— Сколько раз можно повторять? Отвечать надобно исключительно по Уставу!
— Слушаюсь!
— Не «слушаюсь», а «есть»…
— Что есть?
— Есть, товарищ сержант госбезопасности.
— А… Понял…
— Учи Устав, Лёха, не то ты у меня из наряда до конца дней своих не вылезешь…
— Так точно, товарищ сержант!
— Что «так точно», что «так точно»?
— Отставить, Балабанов! — заорал Цанава из глубины часовни. — Меньше говори — больше делай!
— Есть!
— Пошли Козырева за настоятелем, а сам оставайся возле двери.
— Есть!
— И не вздумай отойти — голову сверну…
* * *
— Мы-ы-ы, — громко промычал юродивый послушник, тыча пальцем себе под ноги.
Профессор жестом отослал неразумного сынка в дальний левый угол помещения и принялся рьяно разгребать землю в указанном им месте. Вскоре его руки нащупали нечто вроде деревянного настила, посреди которого торчало металлическое кольцо. Подоспевший на помощь Ярослав потянул за него, и взорам собравшихся открылся вход в подземелье.
Павлик, взявший на себя роль проводника, первым начал спускаться вниз; потом — старший майор Цанава; за ними — Плечов и Фролушкин.
Правой рукой Лаврентий Фомич твёрдо сжимал рукоять пистолета, левой — продолговатый корпус ручного фонарика.
Похоже, нарком оказался единственным из всех членов дружного коллектива, кто давно предполагал именно такое развитие событий и заранее готовился к нему.
Что это? Интуиция, профессиональная, так сказать, «чуйка»? Или же ему больше остальных было известно о сокровищах Несвижского замка?
Последнее предположение в глазах маститых учёных выглядело весьма сомнительным, но всё же…
Тоннель оказался достаточно широким, к тому же с каждым метром он всё больше увеличивался в размерах, пока не стал таким, что в нём мог свободно передвигаться, даже не нагибаясь, человек самого высокого роста.
— Красота… — обнажил белые ровные зубы Лаврентий Фомич. — Будто в метро гуляем!
— Про метро вы, конечно, загнули, — возразил Фролушкин. — Однако — чистая правда — никакого дискомфорта я лично пока не ощущаю.
— В отличие от Балабанова и Козырева, — усмехнулся старший майор. — Представляю, какие чувства будут испытывать они, когда войдут в часовню и обнаружат, что там никого нет.
— И это правда. Насчёт нас с Ярой они переживать не станут, а вот ваше отсутствие наверняка повергнет их в ужас!
— Ничего. Небольшой стресс иногда полезен для общего здоровья!
— Стресс… Вы даже такие слова знаете?
— А то! Я недавно читал работы Уолтера Кэннона[18]. Причём — в оригинале!
— Вы нас искренне удивили, Лаврентий Фомич. Даже не удивили, сразили, как говорится, наповал.
— То ли ещё будет, господа!..
— Ме-бе-ме, — опять забормотал Павел, останавливаясь у развилки, после которой тоннель делился на две ветки — так, видимо, он пытался указать направление, в котором им следовало двигаться, то есть вправо.
Но только компания вошла в поворот, как впереди оглушительно громыхнул одинокий выстрел.
— Ложись! — мгновенно среагировал Цанава.
— Ба-бах! — снова раздался угрожающий звук, и что-то просвистело над головами.
— Покушение на наркома… — зло констатировал Лаврентий Фомич, без промедления бросаясь в погоню. — Тридцать лет расстрела без
