— Ты уже выяснил стоимость дома?! Не зная, будет ли он моим, и не спрашивая меня, буду ли я его продавать? — По какой-то причине это невероятно разозлило Мию, хотя тоненький голосок внутри подсказывал, что не стоит реагировать так бурно. Она отмахнулась от голоска. — Ты не должен был предполагать, что я захочу расстаться с домом так скоро. Бабушка даже не успела остыть в могиле!
Он поднял руки, как бы отгоняя ее гнев.
— Прости, прости, остановись! Я ведь только думал о нашем будущем. — Он взял ее руку и погладил. — Я знаю, что нетерпелив, но это потому, что хочу, чтобы наши отношения перешли на новый уровень. Если ты продашь дом, купить что-то поприличнее стало бы делом нескольких месяцев, а не лет. И тогда можно было бы назначить дату свадьбы и все организовать. Разве не этого мы так долго ждали? Чего же ты хочешь?
— Не понимаю, какое отношение покупка квартиры в Западном Лондоне имеет к тому факту, поженимся мы или нет…
— Она стала бы для нас настоящим домом, более подходящим. Каким-то особенным местом, семейным гнездышком. Не то что эта… лачуга, — он обвел рукой крохотную гостиную.
Но Мия на это не купилась. Переехать в лучший район была его идея. Он поднимался по служебной лестнице в одной из крупнейших бухгалтерских фирм в Сити, и все, к чему имел отношение, казалось, должно было работать на его статус. Брендовая одежда, красивые часы, броская служебная машина… По правде говоря, он стыдился района, где они жили, что было смешно, но, с другой стороны, многие его коллеги происходили из богатых семей, поэтому он чувствовал, что ему еще долго их догонять.
Она проглотила резкий ответ, готовый сорваться с губ. В каком-то смысле Чарльз был прав. Она вела себя эгоистично, однако же все внутри нее вопило, протестуя. Не для того бабушка завещала ей Берч Торп, чтобы подсобить им с покупкой статусной квартиры, — наследство должно было напоминать Мие, что часть ее принадлежит Скандинавии. Швеция была у нее в крови, как бы сильно она ни чувствовала себя англичанкой.
Элин восхищалась своим нордическим наследием и фанатела от викингов, потомком которых была, по ее словам. Все детство Мия слушала бабушкины истории о великих героях, дальних походах, побоищах и трофеях. Это были захватывающие рассказы, такие, которые навсегда остаются в памяти. Мию поражала мысль, что она часть такого уникального народа.
«Ты должна гордиться тем, что являешься продолжательницей рода славных людей», — снова и снова повторяла Элин. И Мия гордилась, хотя ничуть не меньшей была ее гордость за валлийских и английских предков по отцовской линии, похвалы которым она слышала всякий раз, навещая его семью.
Она вздохнула и встала, чтобы отнести тарелку в раковину. Квартирка была обшарпанной и захудалой, вызывала клаустрофобию, но это было все, что они могли себе позволить в данный момент, если только она не продаст Берч Торп, а она просто не могла этого сделать. Пока нет.
— Давай обсудим это завтра, а сейчас я иду в постель. — Она зевнула.
— Хм, постель — отличная идея. — Глаза Чарльза загорелись, и он попытался обнять ее, когда она проходила мимо него в ванную.
Мия подавила очередной приступ раздражения и отступила в сторону.
— Извини, Чарльз, я иду спать, — повторила она. — Я сказала тебе, у меня был тяжелый день.
— Да ладно, ты хоть немного соскучилась по мне? — Взгляд, который он ей послал, был полон обиды, в свою очередь наполнив ее раскаянием.
— Разумеется, но у меня нет сил на то, чего ты, конечно же, хочешь. Давай завтра, ладно? Мы можем сейчас просто обняться и заснуть вместе. Мне так не хватало тебя рядом.
Но оливковая ветвь[5] не была принята. Чарльз пробормотал что-то о программе, которую не хочет пропустить, и включил телевизор громче, чем было необходимо. Мия вздохнула. Она и вправду слишком устала, чтобы ответить на его призыв. Что, черт возьми, с ней происходит?! Она так ждала возвращения домой…
Запершись в ванной, девушка на мгновение закрыла глаза и прислонилась к двери. По какой-то причине образ Хокона Бергера снова возник в ее сознании, как бы по контрасту с видом Чарльза, сердито щелкающего пультом.
Она была уверена, что Бергер никогда бы так себя не повел. Чувство вины затопило ее при этой предательской мысли. Она была едва знакома с тем норвежским парнем и понятия не имела, поведет ли он себя так или иначе. Чарльз же был ее женихом и имел право ожидать от нее чуть большего энтузиазма после такого долгого отсутствия, не так ли? Но вызвать ответное желание у нее не получалось.
Лежа в постели с мыслями о Берч Торпе, неотвязно крутившимися в голове, она подумала, что лучше бы ей не слышать последних рассуждений Чарльза относительно дома. Ей придется взять себя в руки — предстоящие недели будут нелегкими.
Последнее, что она краем сознания уловила перед тем, как провалиться в сон, было ощущение, что золотая змейка, уютно обвившаяся вокруг пальца, сжимает его, словно успокаивая…
* * *
Уэльс, 869 год н. э.
В самом большом жилом доме, стоящем в центре деревни, Керидвен, сестра Кадока — самого высокопоставленного человека в округе, — не ведала, что происходит, пока чья-то большая рука не зажала ей рот, пробудив от глубокого сна. Ее сердце екнуло, а глаза широко распахнулись, но поскольку нападавший стоял спиной к слабому свету, исходящему от тлеющего очага, все, что она видела, — это очертания кого-то огромного и грозного.
Подавив крик, Кери оцепенела от страха, а через секунду ее охватила паника: слабой струи воздуха, проходящей через нос, было недостаточно — еще немного, и она потеряет сознание. Понимая, что это бесполезно, она начала бороться с незнакомцем, пытаясь освободить рот, даже отважилась укусить зажимающую его руку. Жалкие усилия… Нападавший схватил оба ее запястья свободной ладонью и заломил ей руки над головой, вытаскивая из постели.
Кери изо всех сил старалась выровнять дыхание, но легкие отказывались повиноваться. Ее накрыло диким ужасом и предчувствием самого худшего. Что ему от нее нужно?! На самом деле она знала это слишком хорошо. Девушка слышала о набегах норманнов — а кто не слышал? — но, насколько она знала, они никогда не заходили так далеко в глубь страны, и жители деревни всегда чувствовали себя в безопасности — настолько, что ее брат отправился навестить родственника, оставив только половину своих людей с женщинами, детьми и престарелыми воинами. Кери мысленно выругалась: глупец!
К ее удивлению, мужчина отпустил ее и отступил назад. Он сказал что-то на своем языке, но поначалу ей было не до того — она судорожно хватала воздух. Когда она наконец отдышалась, его слова проникли в затуманенный мозг и начали обретать смысл. Ее мать умерла молодой, и Кери воспитывала норвежка — жена одного из ее дядей, которую он привез из Дайфлина после торговой экспедиции через море. В результате девочка выучила язык Эйдис одновременно с родным. Речь северянина лишь немного отличалась диалектом.
