Новая волна ударила сбоку.
Механика отбросило затылком о борт. Дёрнувшись, он затих. Капитан удержался на ногах, ухватившись за мачту.
– Бочки! – ахнула Фёдоровна.
Четыре огромные 400-литровые бочки с машинным маслом медленно сползали к правому борту, увеличивая опасный крен, – их попросту забыли закрепить. Масло подтекало, смазывая и без того скользкую палубу.
Виталина взвизгнула и в панике побежала вниз, в трюм.
Ждать, чем всё закончится, не приходилось. Бероев вырвал у Моревого ружьё, подхватил под мышки самого, затащил в рубку, встряхнул пару раз.
– Вести сможешь?! – крикнул он в ухмыляющуюся рожу. Положил руки капитана на штурвал.
– А то! Мы – мореманы!
Странное дело, ощутив под рукой штурвал, Моревой ловко крутнул его, повернув катер по волне. Приложил к глазам бинокль, ещё подвернул.
– Углядел-таки падлу! – Он хвастливо ткнул в пройденный буй. – А их, таких, знаешь сколько до Быкова мыса буев-разуёв! Не углядишь – на мель днищем и на корм рыбам! Мелкодонье! Тут ас нужен. Не какой-то там говнюк – Вишняк. Только и сноровки, чтоб салаг за борт швырять.
– Кого за борт? – не понял Бероев.
– А кого – никого! Все равно убиюга. И нас, понимаешь, втянул!
Кого и куда втянул, Бероев понять не успел. Крен увеличился.
– Бочки вы не закрепили! – Олег показал на палубу.
– Да и хрен бы с ним! – беззаботно ответил Гена. Глаза его вновь заволокло пьяной поволокой. Накренившийся катерок, впрочем, он вёл как будто уверенно.
Бероев вылетел из рубки.
Бочки меж тем ещё сдвинулись к борту. Одинокая Фёдоровна, подставив спину под крайнюю бочку, упиралась ботами в скользкую палубу, тужась замедлить её сползание. Бочка качалась и грозила, опрокинувшись, переломить хребет упрямице. С неё сбило нелепые очки. Олег увидел левый глаз, затянутый бельмом.
Четыре бочки. Больше полутора тонн дополнительно на правый борт – такого крена катер не выдержит. Попросту перевернётся. Бероев кинулся на подмогу.
– Вдвоём не совладаем! – выдохнула женщина.
«Кто-то же таскал метиз», – припомнил Олег.
Как был с ружьём в руке, побежал в трюм и – оторопел.
Полуобморочная Виталина, вцепившись в поручни, разглядывала трюм. А там, подле сваленного метиза, расположилось человек тридцать якутов – мужчины, женщины. Сидя на корточках, они мерно, будто в молитве, раскачивались. Все сбились на правую сторону, увеличивая крен.
Бероев поспешил назад в рубку. Гена, навалившись на штурвал, что-то подмурлыкивал себе под нос.
– Там бочки сползают! Крен растёт! – крикнул ему в ухо Олег. – И ещё якутов вы в трюм понапихали. Что делать-то?
– А чё теперь сделаешь? Повыкидай их за борт. И всех делов. – Капитан расплылся в безмятежной улыбке.
Олег понял: помощи отсюда ждать не приходится. Хорошо хоть, кое-как штурвалит.
Бегом вернулся в трюм.
– Пересесть на другую сторону! – заорал он. Тридцать округлых голов повернулись в его сторону. Тридцать пар узких равнодушных глаз, смотрящих, но не видящих.
«Да они ж пьяней вина!» – сообразил Бероев.
Церемониться было некогда.
– Живо к левому борту, или я вас сам вдоль него рядком сложу! – Бероев выстрелил поверх голов. В одного из сидящих воткнулась отколовшаяся щепка. Вскрик вывел из прострации остальных. Якуты вскочили. Подгоняемые дулом ружья, перебежали к левому борту.
– Теперь сесть и не елозить, будто гвоздями прибиты! – Он всунул ружьё Виталине: – Дёрнутся, стреляй!
– Как это? По живым? – задохнулась та.
– Выстрелишь – станут мёртвыми.
Он пригляделся. Отобрал четверых мужчин, внешне посильнее и потрезвей прочих. Кого за шкирку, кого пинками заставил подняться и погнал на палубу. Отобранные якуты безропотно принялись карабкаться наверх. Оставшиеся продолжали невозмутимо покачиваться. Никто не останавливал, не протестовал. Бероеву припомнилась охота на котиков, что довелось наблюдать на Камчатке. Несколько безоружных по сути охотников отсекали от огромного стада десяток-другой «холостяков» и неспешно гнали через лежбище на убой – среди абсолютного безразличия остальных.
* * *
На палубе упрямица Фёдоровна приспособила какую-то доску и тщетно пыталась подсунуть под днище крайней, самой опасной бочки.
Навыка двигать по палубе в шторм 400-литровые бочки Бероев не имел. Рассчитывать оставалось на собственную смекалку.
Скользя в масле и рискуя быть смытым за борт, он принялся обвязывать бочки тросами. Обмотался канатом сам. Концы кинул якутам. Те тянули тросы, а вместе с ними бочку на себя. Олег вместе с Фёдоровной помогали с другой стороны. Упирались в бочку лбами, елозили сапогами по скользкой палубе, падали, обдирались. Передвинули-таки.
Лиха беда начало. Принялись за следующие. Минута за минутой, получас за получасом, бочка за бочкой. Вернули на место. Тросами, деревянными брусьями кое-как закрепили.
Ненадёжно, конечно. Не дай бог опять поперечную волну. Но вроде выдохнули. Протрезвевших якутов отпустили к своим, в трюм.
Отпросилась в каюту и обессилевшая Фёдоровна.
– Отлежусь чуток! – просипела она. Провела пальцем по Алькиной одежде. Новенький армейский комплект висел на Бероеве мокрой, промасленной, объелозенной половой тряпкой.
– Попробую, конечно, застирать, – с сомнением пообещала Фёдоровна. Покачиваясь, отправилась в кубрик.
Олег и сам валился с ног. Да и тело, битое-перебитое от падений, в кровавых подтёках от тросов и канатов, требовало расслабления.
Но, прежде чем погрузиться в сон, Бероев заглянул в трюм. В нос шибануло тяжёлым запахом блевоты. Якутов рвало прямо под себя.
