дяди Вены, но недолго, и опять убежал к Наде и пыхтел, разукрашивая картинку.
–– Только с нами –твердо и убежденно, не отрываясь от столь серьезного занятия.
–– И Коля тоже?
–– Только с нами –также твердо и убежденно, стараясь подделаться под Витину интонацию—и засмеялся.
–– Но а вы? –спросил остальных дядя Вена, улыбаясь.
–– С нами. –Но не так твердо. Попробовал бы кто не согласиться?
Родители пробыли с нами до часа отбоя. Дядя Вена сходил, накормил скотину и тут же вернулся. После ужина Надя выгнала всех мужиков в кухню, переоделась в ночнушку и «нырнув» под одеяло, позвала. Побыв с нами еще минут десять, посмотрев как мы уляглись на полу, выключили свет и ушли.
Вот так появилась у нас строгая и требовательная хозяюшка. До того требовательная, что в душе, молчком, мы «подвывали», и завыли бы в голос, если бы не полы, которые в этом случае « светили» бы нам до конца нашей жизни круглосуточно. И потому даже вида недовольства не показывали.
В учебе, в заботах о друг друге, в согласии пролетали дни. И я, и Толя с пьянками родителей уже оставались на второй год в одном классе. И в этом году учебных дней было пропущено не мало. « Налегали» с Толей на учебную программу, и Саша и Надя помогали нам, и в школе учителя. Со « скрипом», но «догоняли». Как трудно было дополнительно по пару часов в день просиживать за уроками, когда солнышко растопляет снега, бегут ручьи, когда душа просится на простор, побегать, поаукать над озером, слушая ответное эхо, пройти над бегущим ручьем, слушая его говорок на камешках, и шепоток в камышах. В марте в мастерской папы наделали скворечников и развесили в ихнем небольшом садочке. Два было, да еще четыре повесили. И вечером все выходили в сад, слушали прощальную песнь солнышку трудяг-скворцов.
Весна наступила поздняя, но дружная. За неделю растопила снег и высушило дороги. И каждый день был теплее предыдущего. В начале мая перенесли стол с лавками в сад, и в саду делали уроки, под аккомпанемент скварчинного гвалта. Скворцы трудились на грядках, мы за столом. Иногда приходилось отвлекаться, прогоняя охотницу –кошку. Как-то она не могла понять, почему нельзя ловить скворцов, а мышек можно. Под вечер папа уходил в наш дом, топил печку, чтобы нам теплее было спать. Но неуютно в нежилом помещении, и мы перебрались на родительскую крышу, перетаскали матрасы простыни и одеяла, наполовину забитую сеном, косили немного на подстилку свинье, а необходимую одежонку в дом; хоть и по ночами было довольно прохладно. Переселились поближе к родителям. Надя тоже с нами ночевала, в дом не захотела. Ночью подымется мать, посмотрит как мы расположились, укутает и не очень охотно возвращается в дом.
В субботу, уже по заведенному нами порядку, под вечер отправлялись все на озеро ставить фитили. С « догонялками», «перегонялками», играя, отставая и перегоняя родителей незаметно и до озера добирались. И Витя иногда просился принять его в нашей беготне, и дядя Вена спускал его со своих крепких плеч. Но большую часть пути он предпочитал «проехать». Поставив фитили возвращались не так шумно –наигрались. Утром отец будил меня и Сашу, еще до света, и мы отправлялись фитили снимать. Иногда брали с собой и Надю, когда просыпалась сама. Возвращались с рыбой а мама уже ждала на дороге первого лесовоза, чтобы увезти в Бобровку и продать не мешкая, еще живую. Надя обижалась, что её не брали, « дула губки», как смеялся папа, но нам всегда её было жалко будить, хотя по возвращении с озера, когда она чуть не плакала от обиды, обещали в следующий раз « обязательно возмемъ». Но это « обязательно» продлилось до окончания школы, когда обязанность ставить и снимать фитили три раза в неделю легли на меня и Надю.
Что может быть прекраснее, чем встреча рассвета. Идешь с озера, промокший от росы и от ноши, а навстречу тебе подымается солнышко. Сперва робко коснется тебя только чуть теплый лучик, потом лучиков все больше и они все теплее. И всю дорогу тебя сопровождает птичий хор. Хор приветствует песней восход, радуясь солнечному дню. Потом уж птицы, когда солнышко встанет и наберет силу, начнут работать, а сейчас время песни.
Отдав ношу матери, заваливаемся часик поспать. Просыпаюсь от того, что кто-то лупит довольно больно кулачком в бок. Надя; чуть не плачет –опять не взяли.
–-Ну жалко же будить.
–-А ну вас –и обиженно сходит с сеновала. Слышу, отцу выговаривает. Он же лучше отговорки не нашел, как «свалить» на меня, что не разбудил. Может и правильно, да только в этот день Надя со мной не разговаривала и когда я пытался с ней заговорить, отворачивалась и убегала в дом. И уроки на следующий день, в понедельник, не стала с нами делать, а в доме. И когда я робко зашел в дом, чтобы позвать её, она демонстративно, как умеют только девчонки, отвернулась.
–– Что, сын, туго, –видя меня поникшего смеется отец. Надо было разбудить, пусть бы прогулялась, встретила рассвет. Это ведь такая благодать, а ты её этой благодати лишил.
–– Да почему же я –то?
–– Да ты ведь старший среди пацанов, тебе решать, кого брать с собой, а кого нет. Вон и Толик на тебя дуется, почему ты Сашу берешь, а Толика нет? Я тебя бужу не от того, что один не могу управиться, а чтобы подарить тебе рассвет. А ты их этого удовольствия лишаешь.
И потом, в детском доме, мне всегда подчеркивали, что я, как старший, ответственен не только за себя, но за всех, кто младше, кто слабее, кто немощнее.
Наконец, во вторник, видя что я совсем «поник», а Надя настроена более чем решительно не прощать меня, мать подозвала нас обоих:
–– Надя, прости ты его. В следующий раз Коля обязательно тебя разбудит. Правда же, Коля?
Я удрученно кивнул головой.
–-Ну так дайте же друг другу руки и миритесь.
Я протянул с сомнением и надеждой свою ладошку. Надя, посмотрев на меня и помешкав вложила свою ладошку в мою и крепко пожала. И просветлел мир, и лица стали светлыми, и улыбнулось солнце. Так, не разжимая ладошек выбежали на улицу и понеслись, побежали, смеясь, как будто у нас крылья выросли.
В первой декаде мая, числа седьмого, на урок пришла директор школы. И на перемене, выгнав замешкавшихся учеников, подозвала к доске и «прогнала» по
