– Во-первых, чтобы подробно обрисовала мне этого эстонца – вдруг случайно встречу его на пляже или на рынке. А во-вторых, надо предупредить ее, чтобы смело дала мой адрес, если он снова к ней придет. Познакомлюсь, поговорю, узнаю, что ему от меня надо. Но Лебединская ушла в пирожковую. Она всегда ровно в два идет к кинотеатру за пирожками… Мороженого хочешь?
– Послушай, ты уже десятый раз спрашиваешь!
– Разве? А я и не заметил… Ну, раз не хочешь мороженого, поехали ко мне, покажу свою гостиницу. Кажется, в холодильнике пара бутылок шампанского валяется.
Я развернул машину, посигналил Валерке, начальнику спасательной станции – тот чуть авоську с бутылками не выронил, когда увидел меня на такой экзотической машине.
Инга опустила руку мне на плечо.
– Знаешь что, тиче? Не будем форсировать события. У меня сейчас нет времени ехать к тебе.
– Что значит – нет времени? Еще не прошел первый академический час!
– Уже прошел второй астрономический. Отвези меня, пожалуйста, на набережную, к «Прибою», где чешское пиво.
– Ты хочешь пива?
– Нет. Просто меня там давно ждут.
– Кто ждет?
– Да уймись ты! – прикрикнула Инга. – Столько вопросов! Я вовсе не обязана обо всем тебе рассказывать!
– Это тебе только так кажется! – отмахнулся я. – Учитель для тебя ближе мамы. Заруби это у себя на носу!
Я не стал давать кругаля и поехал на набережную через военный санаторий. В одном месте, правда, пришлось скакать по ступенькам, и Инга несильно ударилась темечком о потолок кабины.
– Господи, за какие грехи ты свел меня с этим человеком? – взмолилась Инга, потирая ушибленную голову.
Я выкатился к причалу, аккуратно объезжая обнаглевших курортников, которые млели на асфальте, как гамбургские сосиски на гриле.
– Останови! – сказала Инга. – Вон они! Подъезжать не надо. Лучше, чтобы нас не видели вместе.
Метрах в пятидесяти от нас пристроились на парапете с пивными кружками трое мужчин. Одного из них, с большим кофром, с проплешиной, но бородатого, в шортах, из которых торчали тонкие волосатые ноги, я сразу окрестил Художником. Как в воду глядел.
– Это наш художник Эдик, – пояснила Инга. – Они ходили на выбор натуры.
– А рядом с ним кто? Мужчина или женщина?
– Сам ты женщина! Это режиссер Браз. Просто у него прическа такая.
– А пижон в белом костюме и шляпе?
– Это продюсер.
– Кто-о-о? Я и слов таких не знаю.
– Продюсер, – повторила Инга каким-то странным голосом. – Тот, кто за все платит.
Я глянул на нее, потом на пижона в белом костюме. Лет под пятьдесят, гладко выбрит, бронзовый загар, волосы с проседью, орлиный нос, сигарета в золотом мундштуке.
– Все понятно, – сказал я.
– Что тебе понятно?
– Все, – гробовым голосом повторил я. – Но ты мне оставляешь надежду?
Инга улыбнулась и опустила на глаза очки.
– Гуд бай, май тиче! Целуй!
Она подставила щеку. Нашла, понимаешь, мальчика! Я легко притянул ее, развернул лицом к себе и с первого раза попал своими губами в ее влажный рот.
– Сумасшедший! – выпалила Инга, когда у меня закончился воздух и я расслабил руки, позволив ей свободно двигаться. У губной помады был вкус персика.
– Завтра в тот же час, в том же месте! – напомнил я.
Хлопнула дверь. Я смотрел, как Инга входит в роль актрисы, приближающейся к своему продюсеру. Она шла как по подиуму. Коричневые мужики в плавках, обсыпанные песком, как котлеты сухарями, отрывали от подстилок головы и провожали ее косыми глазами. Черноокий юноша в символически белом халате, размахивая шампуром с осетриной, попытался привлечь ее внимание. Но Инга не видела никого, кроме пижона в белом.
И все-таки день прошел не зря.
Глава 6
Я уже собирался упасть на постель и не вставать до утра, как раздался низкий зуммер системы «шериф», которую я обычно включал на ночь. Гостей я не ждал, потому был несколько озадачен.
Я открыл окно и посмотрел вниз, но из-за плотных сумерек и пышной кроны абрикосового дерева, растущего под окном, ничего нельзя было различить.
Некстати я вспомнил о таинственном нумизмате из Прибалтики и, стыдясь самого себя, снял со стены гладкоствольное помповое ружье с дарственной надписью начальника уголовного розыска области и, словно охотник на медведя, пошел вниз.
Я вышел во двор. Опрокинутый, как качели, над Консульским замком, висел желтый месяц. Теплый ветер доносил отрывки музыки с танцевальной площадки. Где-то рядом, в упругих свечах туи, надрывались цикады. Не знаю, почему на меня так подействовало воспоминание о Лембите Лехтине, но я на всякий случай передернул затвор и, держа оружие наготове, неслышно приблизился к стальной двери калитки. Кто-то несильно постучал в дверь ногой.
Я сдвинул в сторону засов и резко распахнул дверь. Сначала я почувствовал горький запах духов, а только потом увидел, как из темноты проявляется нечто похожее на большую чайную розу.
– Инга! – воскликнул я. – Ты?
Мои глаза еще не привыкли к темноте, и я ориентировался хуже Инги. Мне казалось, она не должна была заметить ружье, которое я опустил вдоль туловища, прижимая его к телу рукой, но девушка, едва переступив порог, сразу спросила:
– Что это ты с оружием? Случилось что-нибудь?
Мне было очень стыдно, и я сконфуженно кивнул на доходягу:
– Да вот… решил ворон попугать.
– Понятно, – ответила Инга, серьезно и внимательно посмотрела мне в глаза. – Вообще-то я ненадолго, не переживай.
Она была одета в салатовое декольтированное платье, которое люминесцентно отливало в свете луны. Оголенные намного выше колен ноги в сравнении с белыми туфлями казались почти черными от загара, и в темноте их нельзя было рассмотреть как следует. Я почувствовал, что от слов девушки идет легкий запах спиртного и подумал: из ресторана.
Я «завис». Настроившись на встречу с незнакомым типом, что не исключало мордобой, я не мог сразу перестроиться. Инга восприняла затянувшуюся паузу как отрицательную реакцию на свой приход и сказала, попятившись к калитке:
– Я лучше зайду к тебе завтра.
Эх, шляпа! – подумал я и словно пробудился ото сна. Взял Ингу за руку, притянул к себе и закрыл дверь.
– Извини, – сказал я ей. – Я не ожидал, что это ты.
Она смотрела на темные окна гостиницы, стеклянный барабан бара, дворик кафе, заваленный носилками, железными ящиками с раствором, мешками с цементом, лопатами, досками и прочим мусором.
– Значит, вот здесь ты живешь?
