противоположном поле, теоретических и практических вопросах магических ритуалов, политике и, конечно же, хвальбе и хуле́.
-- Мэттэксу стоит знать своё место, - седовласый высокий маг в белом фраке говорил слишком громко, привлекая к себе внимание. Кальвин учтиво подлил вино в бокал говорившему в обмен на благодарность.
-- Барон, это не разумно, - заговорщически снизив тон, проговорил старик в солдатском камзоле, - Говорят, у него уши повсюду.
-- Я не привык говорить людям в глаза одно, а за глаза – другое. Уши могут передать мои слова в точности…
Кальвин прошёл дальше, ввинчиваясь в разношерстную толпу. Смутился и отвёл глаза от двух бронзовокожих магичек в светло-бежевых туниках, настолько лёгких и прозрачных, что можно было наблюдать тёмные точки сосков на грудях. Их взгляды были обращены к молодым ребятам в роскошных фраках, которые обособленно держались от остальных.
-- Его Императорское величество выписал мне приглашение на Праздник Красок в его резиденцию на Осенних островах, – донеслось справа. Тот самый, пухлый маг, пихнувший Кальвина некоторое время назад, беседовал с двумя такими же пузанами. – Оказывается, на приёме у леттари Колдуэлла, он меня не просто запомнил, но и выразил в письме своё восхищение моими познаниями в лекарственных растениях…
Кальвин фыркнул от столь нарочитой лжи.
«Да если бы Император и заметил бы тебя, так только столкнувшись с твоим пузом» - съязвил Кальвин в голове. Увидев на себя взгляд маслянистых глаз пухлощёкого мага, парень снова смешался с толпой.
После этого Кальвин получил нагоняй от академистов, стоявших на отшибе у журнального столика с тремя креслами и распивавших вино из бутылки, видимо, вырученной у Ранфа. Они посчитали, что парень старается выведать у них какую-то информацию для Кренеуса и недвусмысленно намекнули, что шпиков подле себя не потерпят. Кальвин воспринял ситуацию достойно и, откланявшись, отправился к двум магам неподалёку, которым требовалось вино.
Один из них, высокий, широкоплечий с пушистой бородой и усами, громко от души смеялся, а второй – полная его противоположность – молодой, сухощавый, коротко стриженный и полностью выбритый, продолжал рассказывать какую-то историю.
-- И он такой берёт его за фрак, резко тянет на себя и спрашивает: «Ты точно не знаешь, кто кинул в меня снотворное заклинание?». А самому… хоть бы что.
Здоровяка разрывало от смеха. Он едва не пролил вино из наполненного Кальвином бокала.
-- Думаю, чтобы свалить громилу, нужно было призвать на помощь трёх магов уровня Сэда.
Молодой маг улыбнулся Кальвину. Приветливо и искренне. Едва ли не первым, из всех гостей. Он смотрел на парня, как на равного, несмотря на то, что был старше лет на восемь. Кальвин чувствовал жжение магического поля вокруг молодого человека.
Но это был лишь проблеск. Мимолётное добродушие тернеции в бочке с пираньями. Кальвин скоро осознал, что компания магов – не лучшее место для человека, особенно если тот работает на побегушках.
Кругом парень видел только бахвальство и враньё. Желание продать себя подороже, даже если целиком состоит из подпортившегося, залежалого товара. Кальвин осознал глубину собственных заблуждений относительно магов. У них совсем нет чувства меры, порядочность для магов – пустой звук, а искренность умерла от несовместимого с жизнью лицемерия.
Воздушный замок из ожиданий и представлений оглушительно лопнул, а ошмётки его посыпались на землю. Кальвин выпил прямо из бутылки. Оставалось лишь понять, что представляет из себя Кренеус. Какие цели он преследует.
-- Каково быть на моём месте? – поинтересовался Ранф, увидев взгляд Кальвина, устремлённый в толпу магов, упивающихся собственным превосходством. Парень оторвался от созерцания печальной действительности и покачал головой.
-- Я был лучшего о них мнения. Видимо, не зря есть поговорка: «никогда не взваливай на плечи мага ношу, которую он неспособен унести».
Ранф усмехнулся.
-- Ты ещё на что-то надеялся?
-- Я уже понял, что это было глупо. Они всегда такие ненасытные?
-- Каждый раз. А почему бы на дармовщинку не выпить? – Ранф усмехнулся. – Лет пять назад, пока господин спонсировал Совет, здесь постоянно ошивались любители пожить на широкую ногу да за чужой счёт. Но после того, как господину отказали в просьбе вернуться в Драгмор, он разорвал все отношения с магами и выгнал прихлебателей вон. Наверное, с тех пор ты первый, кто удостоился увидеть дом в истинном обличии. Потому мне и интересно, что же ты за человек такой? А может и не человек вовсе?
-- Человек, - Кальвин ответил уверенно, но дворецкий лишь посмеялся.
-- Я и не сомневался, что ты так ответишь.
Из разноцветной толпы вынырнул хозяин дома. Ранф тут же принялся мешать коктейль для несуществующего посетителя.
-- Час пробил, мой друг, - сказал он с улыбкой на губах. – Я чувствую, что всё готово для нашего маленького представления. Поднимайся наверх. Правое крыло. По коридору прямо и налево. Вторая дверь. Я догоню.
9
Кальвин смотрел на комнату через прорези для глаз и начинал понимать, всю беду своего положения. Вытянувшись по струнке, как сурикат, он находился в узкой ложбинке между стенами. Ни сесть, ни согнуть колени Кальвин не мог. Приходилось переминаться с ноги на ногу, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить своё положение.
Со вчерашнего дня в кабинете мага почти ничего не изменилось. Единственным исключением был рабочий стол. Кипы бумаг, тома толстых книг и рукописи сменились коллекцией диковинных вещей. Кальвин отчётливо заметил пульсирующий мрак, исходящий от метеорита. Будто внутри жил джинн, о котором рассказывают сандвакийцы своим детям по вечерам, когда хотят напугать. Может быть, внутри камня действительно заточён злой дух из прошлого? Наверное, он повидал создание Мар-Цехсаванны, её расцвет и разрушение. Кальвин представил себе встречу с бестелесным существом выше человеческого роста, необычного фиолетового цвета кожей и древними рунами по всему телу. Как заставил бы его рассказать все секреты прошлого, сказками на каждую ночь.
Кабинет медленно погрузился во мрак. В тишине тикали старинные часы, отсчитывая секунды кальвиного заточения в нише за портретом. Чуть погодя к тиканию добавилось завыванием за окном.
О грядущей пыльной буре судачили торговцы весь день накануне.
Сестра Сэвви сказала бы, что люди гневают Мать, и она стремится песком и ветром образумить нерадивых. Кальвин же трактовал проще – Мать пытается запугать людишек, чтобы они знали своё место во вселенной.
Лет в одиннадцать Кальвин впервые поставил под сомнение гнев