class="p1">— Делать-то мне что, ведь, матушка, приходят, деньги ведь суют…
— Деньги брать, — решила невестка. — Давайте я отвезу, положу на книжку на ваше имя. Именно на ваше, мама. Мало ли что и как в жизни.
— Конечно, конечно, — горестно поддакнула Варвара.
Стол тем временем был накрыт. Пришел и вымыл руки молчаливый Кирпиков. Сели. Невестка содрала фольгу с горла, сняла оплетку, отвинтила пробку. Кирпиков не понял сперва, что в бутылке алкоголь, но невестка гордо сказала: «Коньячок» — и назвала цену.
Варвара ахнула.
— Да-да, — сказала невестка. — И не возражайте. И я очень вас одобряю, папаша. Пейте для здоровья по рюмочке. Вначале надо согреть рюмку, лучше бы, конечно, серебряную, в ладонях, а потом… — Видя, что свекор сидит и не греет в ладонях рюмку, невестка обиженно сказала: — Вы не верите, что столько дорого стоит?
— А чего ради врать-то? — спросил Кирпиков и, полагая, что рюмка такого питья не повредит его решению не пить, сделал глоток. И тут же испугался: — Это ведь я рубль проглотил?
— Больше, папаша, больше, — засмеялась невестка.
Но не смогла уговорить Кирпикова выпить и слила коньяк из его рюмки обратно в бутылку. Сама выпила (чтоб картошечка росла!), пообедала и собралась.
— Папаша, берегите себя, — сказала она, вернее, завела свою вечную песню, — смотрите, какой высохший стали.
— Ну так как, — решился сказать Кирпиков. — Машу-то привезешь? Я бы и сам подскочил за ней. Ты же видишь, что встал на твердые рельсы. Лето поживет.
— Загадывать вперед ничего нельзя. Может быть. Я собираюсь лечиться, Коля тоже посылает, это я только с виду здоровая, а так вся насквозь больная, такие анализы плохие, — она посмотрела на Варвару, та закивала, — так что не знаю, не знаю. Надо еще дожить. Ой, не пора ли?
Как ни возражала невестка, Кирпиков накупил ей полные руки игрушек: механического робота, шагающую куклу, посудный набор. Ждать поезда не стал, говорить было не о чем.
— Что это у вас с Машей за секретики? — спросила невестка на прощанье.
— Да пустяк, — отмахнулся Кирпиков, а самого так и обдало радостью.
И тем более чтоб не делиться ею с невесткой, он чуть не прытью побежал к Делярову. Дом Делярова стоял рядом с афанасьевским, а немного ближе к станции дом Зюкиных, а еще ближе буфет Ларисы. Буфет Кирпиков проскочил с ходу, а у Зюкина застрял.
— Зайди-ко, зайди! — закричал Вася.
Кирпиков подумал: надо зайти. Давно обещал, да и собака сдохла, бояться некого.
Открыл калитку, от конуры на него… залаяла здоровенная собака. Рыжая с черными глазами. Подскочила другая, третья сидела возле груды пустых посудин и жмурилась от их блеска.
— А говорили… — начал Кирпиков.
— Та-то сдохла, — радостно сказал Вася, — в землю закопал и надпись написал, а эта… вишь, входит в доверие. Цыц, зараза! (Собака облегченно умолкла.) Значит, та-то собака, — продолжал объяснять Зюкин, — сдохла, цепь, как говорится, опростала, а свято место не бывает пусто, прицепили эту. Вот сортировкой занимаюсь. Чего только люди не пьют. — И он стал, показывая этикетки, перечислять: — Вермут — выпьешь, деньги вернут, еще называют сквермут или вермуть. Вот рислинг-кислинг. Солнцедар — солнце-удар по печени. Вот палаческая-стрелецкая. Вишь, мужик с топором. Стервецкая еще говорят.
Собака на цепи снова залаяла, кося глазом на хозяина. Она старалась в первые дни службы поднажать, чтоб забылась предшественница. Беспривязная собака тявкнула за компанию, побежала к подворотне, никого не увидела и затявкала на цепную собаку: брешешь, дура, а на кого? Собака, лежащая у груды бутылок, уснула под этот лай.
— Ты когда пахать приедешь? — спросил Вася. — Там законно вздрогнем. — Он рискованно, но картинно отшвырнул бутылку из-под полевой горькой.
— Ни грамма! — решительно отрезал Кирпиков.
— Как с простыми людьми, так уже и выпить стало нельзя? — спросил Вася.
Чтоб не обидеть простого человека Васю Зюкина, Кирпиков объяснил:
— Не советую по двум параграфам: первое — вредно, второе — жена тебя все равно исполыщет.
— Средство знаю, — сказал Вася. — Вот придешь пахать, расскажу. Не тронет. Видал? — Он повел рукой.
И, уже уходя и торопясь, Кирпиков все же заметил кроме трех виденных собак еще четырех, да еще два щенка ползали среди зелени на подоконнике за стеклом и со двора походили на аквариумных водяных собачек.
5
Деляров замучился. Обратиться к мерину как следует он не умел. Попробовал ругнуться, но вышло так жиденько, что мерин едва шевельнул ушами, а Деляров перестал думать о пользе физического труда, и уже был готов заплатить энную сумму за пахоту, и уже не рад был, что связался с огородом, как пришло спасение.
Не успел Деляров сказать заготовленную фразу: «Ну, Александр Иванович, теперь я вас понимаю», — как мерин, заметивший свое начальство, налег так, что Деляров поволокся за плугом как на буксире.
— Попаши-ко, попаши в охотку-то, — поощрил Кирпиков и сел возле забора на корточки. — О! О! — крикнул он, не сходя с места. — Пр-ряма! Бороздой! И-эх! Так-расперепротак!
Деляров воспрянул. Он понял, что денег с него не возьмут, не платить же за покрикивание со стороны, и стал подвякивать на мерина и злобно пришлепывать по спине вожжами.
— Понужай, — одобрил Кирпиков. — Перед весной стоял в конюшне ровно печь, сейчас выработался. Ничего, в пользу.
Те оживление и радость, охватившие Кирпикова, когда невестка передала слова Маши о секретиках, прошли. Может быть, Маша просто говорила о разбитой чашке, но вряд ли привезут. Не поверят, что он живет по-новому, да и в самом деле, какое уж тут рождение. Не хотел мерина ругать, а лает чище прежнего. Курить бросил — лучше не стало, никакого облегчения. Когда болел и выздоровел и записал, что родился, казалось, что все будет как у новенького, а тут еще хуже — пахота тянется и тянется, выпивал бы, так и ускорилась бы.
Мерин ленился. Деляров мученически глядел на Кирпикова, в тот, не вставая, покрикивал.
— Как свинья нарыла, — сказал Кирпиков в конце, — не родился ты пахарем, задницу отлягиваешь.
— Не скажите, — отвечал Деляров, — ведь я-то, что называется, практически впервые. Лошадь и упряжь казенные, сейчас нет частной собственности на подобные вещи, но ваш авторитет перед лошадью, ваше управление через окрик, которое напоминает руководство без непосредственного контакта…
— А чего пахарю-то не поднесешь? — прервал вдруг Кирпиков.
У Делярова была в загашнике бутылка водки, и он заранее предназначал ее на вспашку, но теперь-то за что? Любопытно! Пришел, посидел, поматерился, еще и поднесите ему! Ну наглость. Выпьет да потом разлюли-любезную Варварку за деньгами пришлет. Негодуя, Деляров отправился в загашник. «Им ничего не докажешь, — подумал он, — лучше не
