оазиса Чунху, а оттуда двигаться старыми караванными маршрутами дальше на юго-запад, покуда не достигнем перевала.
— Так и начто ж надобны мы, маги?
— Спросите меня ещё раз, почтенный, когда мы всё же достигнем ущелья, — с дерзкой улыбкой отозвался Цун Даогао. Некоторое время они таращились друг на друга, покамест всё тот же солдат не вмешался:
— Ничуть не сомневаюсь в доблести именитого сяня Ванцзу и его помощников, но ведь и пустыня Ганхандэ полна подходящих для них опасностей… — начал было он, но резким взмахом жилистой руки командир Лай велел ему замолкнуть, а сам сказал:
— Как бы то ни было, сие приказание нашего государя. И кто мы такие, чтобы обсуждать приказы самого императора?
— Без обсуждений невозможно составить ни один надёжный план, а без знаний невозможно предсказать, откуда придет опасность. Вам ли не знать?
Цун Даогао ничего на это не ответил и никакие детали пути обсудить не пожелал, озаботившись лишь запасами воды и распределением пайков. Спать все, утомленные переходом, разошлись рано, почти сразу после заката. Когда всё затихнет, я намеревался порасспросить мастера Ванцзу о его подозрениях и опасениях, но сам же не совладал с давлением сна на мою голову и провалился сначала в свои грёзы, а потом и в глубокий сон. Утром ж было не до того: вскоре после рассвета вновь нагрузили одних верблюдов, оседлали других и тронулись в путь.
–
Восемьсот ли тянулся путь до того самого оазиса, и мы гадали, в каком виде он встретит нас, ведь с тех пор, как границы Ганхандэ закрыли для синцев кочевники, ни один караван более не проходил этим путём в империю Син. Более того, из бесед с тем дуйчжаном, мы заключили, что и сами маньчжани по какой-то причине совсем перестали им пользоваться, и много высказали за те десять дней предположений о причинах, побудивших их к тому. И всё мне казалось, что мастер Ванцзу, краем уха слушавший наши разговоры и задумчиво хмурящийся, о чём-то умалчивает. Когда ж я улучил момент и спросил его о том, он загадочно ответил, что у него дурные предчувствия, но он не желает сеять панику, покуда не удостоверится в чём-либо, до чего дошёл в своих мыслях. Хотел было я спросить его и о том, о чём не успел ранее, но передумал — за минувшее с дня нашего знакомства время я хорошо научился понимать его, и уже чуял, когда лучше не докучать ему расспросами.
К тому ж уже на следующий день стало совсем не до того. Ежли ранее солнце ещё щадило нас, то в те дни словно что-то разгневало его владыку Тайян-фу, и жара уже к концу часа Змеи становилась просто нестерпимой. О том, чтоб снять сандалии, до самого вечера и речи не шло, ибо песок и камни так раскалялись, что, верно, на них можно было жарить яйца, и в удушающем воздухе, лишенном хоть капли влаги, стояло марево, в котором, по мере того как отдалялись размытые пики гор, то и дело что-нибудь кому-нибудь мерещилось.
Так несколько раз мы ликовали, уверовав, что каким-то чудом достигли Чунху раньше срока, но потом горько страдали от разочарования, когда мираж рассеивался. Отчего-то, чем дальше мы продвигались в пустыню, обходя огромные барханы, тем больше прояснялось лицо моего начальника, когда мы, бывало, кляли проклятые пустынные видения, он даже посмеивался над нами, и в один из таких разов показал мне карту и, объяснив, что к чему, спросил:
— Ну и как ты мог поверить в то, что это Чунху?
— Да, тут вы правы. Но ведь это мог быть и другой оазис! — возразил я.
Мастер Ванцзу недовольно щёлкнул языком, но спорить не стал. А я корил себя за то, что вернул его в мрачное расположение духа, ведь было от чего.
Двигались мы очень медленно, дабы не утомлять чрезмерно животных и не подвергать опасности людей, а заодно, по возможности, беречь воду. Днем мы разбивали свои шатры прямо на песке и несколько часов, прячась в них, ожидали, покамест спадёт хоть немного жара. Ни одного истинного оазиса с живительным источником нам так и не встретилось, а вода всё равно расходовалась очень стремительно. Мы держались гор, дабы, коль всё станет совсем худо, пускай и ценой крюка, но могли б свернуть к ним и отыскать какой-нибудь ручей. Однако на шестой день пришлось решать — рискнем мы свернуть в глубь пустыни в поисках оазиса Чунху и, коль всё пройдет благополучно, сократим свой путь или же вернемся к горам и под их сенью обогнем пустыню, неимоверно растянув свой путь, но уже почти не рискуя сгинуть в пустыне от жажды.
Мы держали совет, и мнения разделились. Посол Гувэй, толь искренне переживая за исход дела, толь страшась смерти даже в своём преклонном возрасте, просил одуматься и следовать обходным путём, ибо, погибнув в пустыне, мы испортим государю весь замысел, и некому даже будет достойно захоронить наши останки, и мы, став неупокоенными гуями, будем обречены на вечные скитания среди блуждающих песков.
Такие его слова тронули многих — лица их сделались встревоженными и испуганными, но права голоса они всё равно не имели. Мастер Ванцзу лишь сказал, что не может, как маг, не прислушаться к подобным предостережениям, но не готов высказываться однозначно, покуда не выслушает командира Лай. Тот же, в свою очередь, горячо убеждал собравшихся в том, что дело пострадает куда больше, ежли мы своевременно не доставим послание и не добьемся успеха, ибо время не ждёт никого. Воды, благодаря его приказам, хоть и впритык, но должно хватить для возвращения к горам, коль в оазисе нас постигнет неудача, а, стало быть, лучше отбросить страх и не сворачивать с изначального пути.
Многие обратили взоры в сторону проводника, о котором уже успели подзабыть, хотя он исправно выполнял свою работу. Проводник покачал головой и сказал, что его дело — вести и рассказывать о том, что знает, и он уже обо всём рассказал, а решать не ему, хотя рисковать жизнь не хочет никто.
Тогда мастер Ванцзу повернулся ко мне и кивком предложил высказаться, но я затрепетал, смутился и сказал, что ничего не могу решать, ибо по-своему правы все. Мой начальник недовольно покачал головой и обратил взор на Сяодина.
