Я засмеялась. Мягко провела пальцем под нижним веком правого глаза. Как такое может быть, что для настоящей красоты нужен всего лишь розовый свитер?
* * *
Я не знаю, откуда взялась эта чесотка – то ли от свитера, то ли кожа реагирует на что-то другое, – но не могу стоять на месте спокойно. Переминаюсь с ноги на ногу, пока жду Эспена на крыльце.
Перед выходом я хотела переодеться во что-нибудь совершенно другое, но мама настояла, чтобы я пошла в розовом свитере. Дала ему шанс, так сказать.
– Great things never come from comfort zones[10], – строго заповедала она.
И я не стала переодеваться. Мне ведь тоже хочется иметь great things, так что как-то так.
Увидела, как ко мне бежит Эспен.
– Сорри, что опоздал!
Он остановился передо мной, рот до ушей. Улыбнулась ему в ответ. Дзынькнул его телефон. Он достал его из кармана, посмотрел и снова улыбнулся.
– С кем ты переписываешься?
Интонация вопросительная, но не слишком, – чтобы не подумал, что для меня его ответ очень важен. Хотя, возможно, это так и есть. Он пожал плечами.
– У нас групповая домашка, надо договориться о встрече.
Тут он увидел мой свитер. Я выпрямилась, чтобы он сел как надо.
– Новый свитер?
Я одернула обновку и посмотрела вниз, сделав вид, будто тоже вижу его в первый раз.
Хм-м, какой розовый пушистый свитер, как он резко отличается от моего гардероба. Как я могла выйти из дома и не заметить его на себе? Загадка.
– Этот? Мама купила. Думала, мне понравится.
Хотела добавить, что он идёт к моим глазам, но передумала. Вместо этого выпучила их на Эспена, чтобы он сам обо всем догадался. Ещё вытянула шею и захлопала ресницами. Лицо словно обожгло огнем.
Эспен не заметил моих глаз, но засмеялся.
– Необычно.
Он пошёл к школе. Я засеменила следом, свитер собрался в складки в районе живота. Он слишком теплый. Яркий. Лохматый. Теперь я это поняла. Это дурацкий свитер, и этот дурацкий цвет.
И у меня опять эпик-фейл.
* * *
В библиотеке сегодня жарко, и у меня все ещё плохое настроение. Мы забились в самый дальний угол за шкафами с книгами по истории, куда никто никогда не загля дывает. Там тихо и пусто, и можно нормально разговаривать вслух, хоть это и запрещено.
Я глубоко вздохнула. Эспен, оторвавшись от книги, поднял на меня глаза.
– Сдаюсь, – сказала я. – Я не справлюсь с этим заданием.
Эспен странно на меня посмотрел.
– Ты что, с ума сошла?
– Нет. Я смотрю правде в глаза. Осталось четыре дня до первой презентации. Это нереально.
Легла лбом на прохладную поверхность стола. Он остудился, голова успокоилась, и я снова ее подняла.
– В пятницу я буду стоять перед классом и рассказывать: «Приве-е-ет. Меня зовут Мари. И я… никто».
Скорчила трагическую гримасу. Эспен заржал.
– Ты насмотрелась всякого убожества на канале Хедди.
– Тебе обязательно так громко разговаривать?
Я закатила глаза. Эспен ответил мне тем же. Потом он наклонился и продолжил, но тише.
– Мари, ты ведь смешная.
Я покачала головой.
– Эспен. Это ты с ума сошел?
Но он не унимался.
– Да нет, серьезно. Ты смешней всех, кого я знаю. Только ты можешь что-то намутить со своими волосами и потом их отмывать, твои неловкие движения, которые ты называешь танцем, – просто угар, и только у тебя изо рта выпрыгивают икринки, когда ты начинаешь слишком громко смеяться. И я начинаю улыбаться ещё до того, как отрываю твои сообщения.
Щеки запылали огнём.
– Это правда! Сама подумай. Я с тобой тусовался не меньше миллиона часов, мне ли не знать. – Задумавшись и немного задержав на мне взгляд, он продолжил: – Вот о чём ты можешь рассказать. Что ты абсолютный нёрд[11].
Нёрд.
Не поняла.
Он не заметил, как я напряглась и втянула живот, и заговорил дальше.
– Я тебе помогу, – сказал он. – Заходи ко мне завтра после школы, придумаем что-нибудь.
– Да, но… нёрд? – неуверенно произнесла я.
Эспен пожал плечами.
– А разве нет? Ты хорошо делаешь множество вещей, Мари, просто быть крутой – это не про тебя.
Он легко рассмеялся и добавил:
– Ты же не просто нёрд. Ты мой нёрд.
Щеки снова запылали. Исходящее от них тепло согрело меня до костей.
Улыбнулась ему. Он прав. Даже больше, чем ему кажется.
И в том, что я нёрд, и в том, что я его.
* * *
Перед началом следующего урока я достала из рюкзака несчастный листок. Расправила его на парте и посмотрела на каракули.
Взяла ручку в руку и написала: «Смешная».
Ещё немного посмотрела, потупила и добавила вопросительный знак. «Смешная?»
Смешная, вопросительный знак.
Задумчиво погрызла ручку и нарисовала сердечко там, где секунду назад стояла точка. Потом зачеркнула самый последний пункт:
Никогда не была влюблена (вроде бы).
Эспен вышел из ванны с маминой косметичкой и румянами. Я поморщилась.
– На вот, держи. Ты будешь краситься, а я снимать, – сказал он.
Большинство девчонок в классе уже научились пользоваться косметикой, а я нет. Замечательная идея – начать краситься перед камерой. Ноуп.
Эспен дал мне свой телефон. На заставке фотка девочки с длинными волосами, большими губами и тонной макияжа.
– Когда закончим, будешь выглядеть как она.
Я закатила глаза. Он спятил. Она о-очень красивая. Интересно, у него в телефоне всегда есть фотки с красивыми девчонками или он только что их скачал? Желудок сжался в комочек.
– Мне кажется, тебе лучше встать здесь.
Он показал пальцем на самый светлый участок спальни – белую стену рядом с окном. Затем отошёл и закрепил фотоаппарат на штативе. У меня в руках была косметичка. Эспен взял зеркальце и поднял его на уровень моего лица. После чего нажал на кнопку и кивнул. Осталось только начать.
Я приложила кисточку с черной тягучей сажей к ресницам. Старалась много не мазать.
