ты покаялся, что текст означенного сочинения составлен таким образом, что читатель может скорее поддаться приведённым ложным доводам и встать на сторону ложного учения; при этом ты оправдываешься тем, что, написав сочинение в разговорной форме, ты увлёкся желанием придать наибольшую силу доказательствам в пользу своих мнений, и говоришь, что и всякий человек, рассуждая о чём-нибудь, тем скорее пристрастится к любимому положению, чем труднее его доказать, чем оно безосновательнее, хотя и кажется вероятным».
– Не торопись, Вивиани, – сказал Галилей и задумался.
«Действительно, в книге «Диалог о двух системах мира», на которую я потратил почти тридцать лет своей жизни, между тремя любителями науки – коперниканцем, нейтральным участником и приверженцем системы Аристотеля и Птолемея, изображенным этаким «простаком», – ведется разговор об устройстве мира, – вспоминал Галилей с горькой усмешкой. – Меня в книге вроде как и нет, и придраться, что я что-либо проповедую, казалось бы, трудно. Каждый из участников разговора приводит свои аргументы; какие из них мои, конкретно не указано. А вот далее началась цепь моих ошибок и заблуждений: думая, что время примирить Церковь с коперниканством уже пришло, я разослал тридцать экземпляров книги видным деятелям римской Церкви: кардиналам, епископам, архиепископам, генералам монашеских орденов, аббатам и другим прелатам Церкви. И вот тут-то я, понадеявшись на свою всемирную известность, глупейшим образом кинул вызов ордену Иезуитов. Суть этого ордена состоит в приверженности наукам, просвещению, но в вопросах мироздания орден строго придерживается Священных Писаний и признает только аристотелевскую систему устройства мира и категорически отрицает коперниковскую – гелиоцентризм. Соответствующим образом и была выстроена под руководством иезуитов система образования во всех университетах. Орден имел огромное влияние на церковные власти и был главным врагом Галилея. Сил победить их у меня не хватило. Кроме того, иезуиты намекнули Папе Римскому Урбану VIII, что в образе «простака» я изобразил самого Папу (хотя это не соответствовало истине), и тот, сильно разозлившись, инициировал инквизиционный процесс. К тому же в 1633 году «Диалоги…» поместили в Индекс запрещенных книг, и в том же году Церковь запретила издание любых моих новых книг. Вот к чему меня привела гордыня».
Он повернул голову к ученику, и тот продолжил чтение:
«Так как нам казалось, что ты не совсем чистосердечно сознаёшься в своём намерении, то мы рассудили, что нужно подвергнуть тебя строгому испытанию, на котором, вопреки прежним твоим показаниям и объяснениям, ты отвечал, как истинный католик. Вследствие этого, рассмотрев и зрело обсудив все стороны твоего дела и приняв во внимание твои показания и извинения, равно как и сущность канонических правил, мы пришли касательно тебя к следующему заключению:
Вследствие рассмотрения твоей вины и сознания твоего в ней присуждаем и объявляем тебя, Галилей, за всё вышеизложенное и исповеданное тобою под сильным подозрением у сего Священного судилища в ереси, как одержимого ложною и противною Священному и Божественному Писанию мыслью, будто Солнце есть центр земной орбиты и не движется от востока к западу, Земля же подвижна и не есть центр Вселенной. Также признаём тебя ослушником церковной власти, запретившей тебе излагать, защищать и выдавать за вероятное учение, признанное ложным и противным Святому Писанию.
По этой причине ты подлежишь всем исправлениям и наказаниям, Священными канонами и другими общими и частными узаконениями возлагаемым за преступления подобного рода. Освободиться от них можешь ты только в том случае, когда от чистого сердца и с непритворной верою отречёшься перед нами, проклянёшь и возненавидишь как вышеозначенные заблуждения и ереси, так и вообще всякое заблуждение, всякую ересь, противную Католической римской церкви, в выражениях, в каких нам заблагорассудится».
– Остановись, Вивиани, – воскликнул старик, упершись невидящим взглядом в полную луну.
Галилей вспомнил застенки Инквизиции, которые ему показали, и мучеников, страдающих в адских приспособлениях. Целью использования орудий пыток было не желание мучить подозреваемых в ереси, а стремление узнать искренние их взгляды. Поняв это и успокаивая себя мыслью о том, что, заткнув один рот, Церковь ничего не добьется – наука будет развиваться и дальше, Галилей подумал: «Я не смогу выдержать пыток и искренне признаюсь в своих взглядах, а это неизбежный приговор к казни – костер! Чего добился Джордано Бруно своей смертью? Ничего! Чтобы смыть свой позор перед всем просвещенным миром и моими учениками, я найду способ написать еще одну книгу о вращении Земли вокруг Солнца, а не наоборот, и все поймут, что меня заставили… нет, не отречься, а подписать отречение, текст которого был написан не мной, а Инквизицией. Я верю, что успею написать эту свою последнюю книгу – именно последнюю, поскольку после этого Церковь уже не оставит меня в живых. А сейчас надо продолжать трудиться в меру тех возможностей, которые мне предоставят – меня уже давно ждет книга «Механика», обобщающая труды моей жизни».
За то время, что учитель молча размышлял, Вивиани успел про себя дочитать текст приговора:
«Но, дабы столь тяжкий и вредоносный грех твой и ослушание не остались без всякой мзды и ты впоследствии не сделался бы ещё дерзновеннее, а, напротив, послужил бы примером и предостережением для других, мы постановили книгу под заглавием «Диалог…» Галилео Галилея запретить, а тебя самого заключить в тюрьму при Святом судилище на неопределённое время. Для спасительного же покаяния твоего предписываем, чтобы ты в продолжении трех лет раз в неделю прочитывал семь покаянных псалмов…
Так мы говорим, произносим, объявляем за приговор, постановляем, присуждаем властию, нам данной, наилучшим образом и по крайнему нашему разумению».
Копии приговора по личному распоряжению Папы Урбана были разосланы во все университеты католической Европы, чтобы опозорить Галилея и поднять престиж Римской католической церкви. Жизнь показала, что все произошло наоборот.
Наконец Галилей вышел из задумчивости и уверенно сказал:
– Я прекрасно помню свои мысли на том судилище: «Я еще полон сил, у меня еще много планов на будущее, и я не могу позволить себе умереть, я должен жить! В конце концов, пусть меня рассудят потомки. Ведь на самом деле жуткий страх смерти тоже был, и я этого не скрываю!»
Он сел за письменный стол, открыл левый верхний ящик, достал оттуда серую папку. Галилей никогда не забывал, что находится там: его позор и унижение. Он знал этот текст наизусть, и каждая строчка отдавалась болью слева в груди:
«Я, Галилео Галилей, сын Винченцо Галилея, флорентинец, на семидесятом году моей жизни лично предстоя перед судом, преклонив колена перед вами, высокие и достопочтенные господа кардиналы Вселенской христианской республики, имея перед очами Святое Евангелие, которого касаюсь собственными руками, клянусь,
