каждый «в своем роде». Только он, и он один несовершенен именно так, а не иначе. Значит, ту же мысль можно перефразировать позитивно: он, человек, в чем-то незаменим, необходим, уникален. Напрашивается весьма подходящая аналогия из биологического мира: в самом начале развития жизни клетки были, как известно, «мастерами на все руки». «Примитивный» одноклеточный организм умел все: и питаться, и двигаться, и размножаться, и в какой-то форме осваивать окружающий мир, и лишь в результате долгого развития к более высокоорганизованным соединениям клеток появилась специализация, так что отдельные клетки стали пригодны лишь для исполнения одной функции (принцип разделения труда в цельном организме). Так, пожертвовав изначальным «совершенством» своих способностей, клетки обрели относительную функциональную незаменимость. Например, клетка, входящая в сетчатку глаза, уже не умеет самостоятельно питаться, двигаться, размножаться, зато единственное, что она умеет – видеть, – она делает исключительно хорошо и в этой своей специфической функции становится незаменимой: на ее место нельзя поместить клетку кожи, мышц, гамету.
И как только что нам открылась осмысленная необходимость смерти, поскольку из смерти проистекает однократность нашего бытия и тем самым ответственность, так теперь нам открывается осмысленная необходимость человеческого несовершенства, поскольку она – если взглянуть на нее с позитивной точки зрения – как раз и обеспечивает, и оправдывает особость каждого, его бытие-таким. Ведь уникальность не может быть ценностью сама по себе: уникальность каждого человека обретает ценность именно в том, что она (по аналогии с функциональным значением отдельной клетки целого организма) входит в более высокоорганизованное целое, то есть в человеческое сообщество. Простой и ясный факт, что у каждого человека имеются «уникальные» отпечатки пальцев, главным образом интересует криминалистов, помогает расследовать преступление и найти преступника, но биологическая «индивидуальность» каждого человека сама по себе не превращает его в «личность» и не делает из него существо, ценное для общества именно в своей уникальности.
Если попытаться передать однократность бытия и уникальность каждого человека, причем уникальность «для», то есть уникальность, нужную другим, направленную на человеческое сообщество, – если передать их формулой, которая бы напомнила нам и о «дивной и ужасной» ответственности человека, о «священной серьезности» жизни, то я бы обратился к знаменитому афоризму, который почти 2000 лет тому назад сделал своим девизом Гиллель, один из начинателей Талмуда. Вот как звучит этот афоризм: «Если я этого не сделаю – кто это сделает? И если я делаю только для себя – что я? И если не сейчас это сделаю – то когда?» «Если не я» – в этом вопросе заключена уникальность каждой личности; «если только для себя» – вот где бессмысленность, ничтожность такой уникальности, которая не направлена на служение, и «если не сейчас» – говорит о однократности каждой ситуации!
И если теперь собрать воедино все, что мы хотим сказать о «смысле» жизни, то можно сформулировать так: жить – значит быть спрошенным и отвечать, быть ответственным за свое бытие. И тогда выходит, что жизнь уже не то, что нам дано, а то, что нам задано – в каждый момент жизни мы стоим перед задачей. И отсюда следует также, что жизнь тем более наполняется смыслом, чем она труднее. В некоторых видах спорта, например в альпинизме, человек сам ищет себе задачи и даже сам себе увеличивает сложность. Как радуется альпинист, если удается обнаружить на маршруте трудный – еще более трудный путь! И тут надо заметить, что верующий человек в своем ощущении жизни, в своем «понимании бытия», отличается еще и тем, что заходит дальше, на шаг опережает даже того, кто понимает жизнь как задачу, потому что он еще и тянется к той инстанции, которая «ставит» перед ним задачу или же его ставит перед задачей, – тянется к Богу. Иными словами, верующий человек воспринимает свою жизнь, как вверенную Богом миссию.
Итак, подытоживая, что же мы можем сказать по поводу «ценности» жизни? Наши выводы, по-видимому, точнее всего можно передать словами Хеббеля[10]: «Жизнь не есть что-то; она – возможность для чего-то».
О смысле и ценности жизни. Лекция вторая
Один из выводов, к которому мы пришли в первой лекции, гласит: если жизнь имеет смысл, то и страдание имеет смысл.
К одной из разновидностей страдания мы относим болезнь. К одной из разновидностей, потому что «страдание» и «болезнь» – не одно и то же: бывает и так, что человек страдает, не будучи больным, бывает и так, что человек болен, однако не страдает. Страдание настолько свойственно человеческой природе, что в определенных обстоятельствах отсутствие его само по себе может быть симптомом болезни. Мы это наблюдаем в тех заболеваниях, которые в обиходе принято называть «духовными недугами»[11], хотя на самом деле они ни в коей мере не являются болезнями духа, ведь дух не может заболеть: на духовном уровне существует лишь истинное или ложное, реальное и фиктивное, а больного там нет. Болеет – может заболеть – то, что принадлежит душевной, а не духовной сфере. При психических заболеваниях, в частности при тех, которые изначально обусловлены не душевными, а физиологическими нарушениями, а также при так называемых духовных заболеваниях (то есть психозах, противопоставляемых «душевным» неврозам) – во всех этих случаях неспособность к страданию может служить симптомом.
Человеку, заразившемуся сифилисом, с определенной (небольшой) вероятностью годы или десятилетия спустя угрожает осложнение на мозг, прогрессивный паралич. И если больной не знает, что нужно регулярно, через определенные промежутки времени проводить анализ спинномозговой жидкости, чтобы точно установить, относится ли его случай к этой небольшой группе риска, он будет опасаться внезапных психических отклонений (заметим в скобках, что и в случае, если анализ покажет угрозу, от развития осложнений спасет лекарство, применяемое при лечении малярии, и даже наступивший паралич можно вылечить, вовремя применив это средство). Страх перед прогрессивным параличом может сам по себе достигать болезненных масштабов, перерасти в самостоятельное заболевание, в невроз. Но что мы наблюдаем в случае, если человек в самом деле заболевает прогрессивным параличом, если эта пугавшая (патологически пугавшая) хворь все-таки его настигает? В этот самый момент человек избавляется от страха перед ней! Почему так происходит? Потому что в клинической картине прогрессивного паралича есть и этот симптом: заболевший погружается в эйфорию и не способен страдать – буквально не страдает вопреки реальному своему страданию.
Обычно врач с большой осторожностью обсуждает в присутствии больного и даже с самим больным вероятность столь тяжелого, пугающего расстройства, каким представляется прогрессивный паралич, но как раз в случае начавшегося прогрессивного паралича такая деликатность безосновательна: пациенту с этим диагнозом можно не стесняясь сообщить, о какой болезни идет речь. Пациент станет со смехом возражать, и, если врач в ответ укажет, что больной
