и как инициированную ОХЛ «революцию сверху» — с другой. Попытки военного и морского командований пересмотреть результаты подобного развития начались в тот момент, когда стало ясно, что парламентаризация будет иметь значительно более серьезные последствия, чем представлялось Людендорфу в конце сентября. Деятельность по меньшей мере некоторой части военных с конца октября сводилась к попытке организации контрреволюционного переворота. Фрондеры надеялись, что с кайзером во главе они еще раз смогут изменить судьбу Германии. Если пока не удавалось выиграть войну с внешним миром, то надо было выиграть хотя бы войну гражданскую, которую они повели бы как борьбу против угрозы «большевизации» Германии{19}.
Умеренные круги среди военных делали ставку на то, что правительство и парламентское большинство также считают неизбежной решительную борьбу с большевизмом, и в этом будут единодушны с ОХЛ. На заседании кабинета 5 ноября вюртембергский генерал Вильгельм Грёнер, преемник Людендорфа в ОХЛ, по своей натуре не склонный к крайним мерам, заявил, что он и Гинденбург полагают, что «самый худший враг, которому должна противостоять армия — это ослабление отчества под чуждыми влияниями, это угроза большевизма». Возражений не последовало. Социал-демократ Филипп Шейдеман, вошедший в правительство в качестве статс-секретаря без портфеля, даже подчеркнул, что он также очень хотел бы, чтобы фронт продолжал сопротивление, оставаясь боеспособным, и что большевизм кажется ему теперь большей опасностью, чем внешний враг.
Но в отличие от Грёнера, Шейдеман, а вместе с ним социал-демократы, придерживались между тем мнения, что борьба с большевизмом может быть теперь успешной только в случае отречения кайзера. Вильгельм II считался главным препятствием к заключению мира не только среди рабочих. Шейдеман 31 октября на заседании военного кабинета[2] в узком кругу констатировал, что защитников кайзера уже нет ни среди буржуазии, ни среди крестьянства, но особо его поразила позиция чиновничества. «Я никогда не мог бы подумать, что эти люди смогут так легко переметнуться». Правда, председатель фракции Партии Центра Адольф Грёбер сообщил все на том же заседании о резолюции своей партии в поддержку кайзера и династии, однако его соратник по партии Карл Тримборн, являвшийся с начала октября статс-секретарем имперского бюро внутренних дел и, поскольку рейхсминистр не был назначен, руководителем этого ведомства, поддержал Шейдемана, заметив, что в обществе в высшей степени усилились голоса, требующие отречения.
Внутри парламентского большинства под влиянием американской ноты от 23 октября на отречении кайзера, а также кронпринца, запятнавшего свою политическую репутацию, особенно настаивали социал-демократы и Прогрессивная народная партия. На заседании межфракционного комитета 5 ноября Эберт заявил, что единство внутри страны теперь обеспечивает уже не монархия, а демократия. По его мнению, время для добровольного ухода кайзера еще не было упущено, однако обстоятельства требовали того, чтобы монарху слегка помогли: «Пустив дело на самотек, мы пойдем навстречу гибели». Депутат от Прогрессивной народной партии Отто Вимер также высказался за добровольную отставку Вильгельма и его старшего сына. Особенно такое решение приветствовалось бы на юге Германии. Однако в Пруссии, по словам Вимера, имелся риск серьезного сопротивления, «которое возникнет тем скорее, если за ним будут стоять военные круги. Не стоит недооценивать этой возможности. Все это может повлечь за собой гражданскую войну. И мы должны сегодня избежать этого при любых обстоятельствах».
Для социал-демократов выдвижение требований об отречении Вильгельма II и отказе кронпринца от престола было частью реалистической политики. Таким образом, очередная программная цель — учреждение республики — откладывалась до недалекого будущего. 5 ноября «Форвартс», центральный орган СДПГ, обосновывала разумный монархизм СДПГ трезвым взглядом на ближайшее время. СДПГ является, писала «Форвартс», в «своей основе демократической партией, которая, однако — смотри Бебеля — до сих пор никогда не придавала решающего значения тому, какую форму принимает репрезентативная власть. Не самая приятная перспектива для молодой республики — возможно тридцать лет быть вынужденной сражаться с донкихотствующими роялистами, что будет создавать бесконечные преграды на пути внутреннего развития страны». И еще 6 ноября Эберт заверил преемника Людендорфа в том, что он, как и Шейдеман, является убежденным республиканцем, «однако вопрос: монархия или республика — имеет для них пока только теоретическое значение. На практике они могли бы удовлетвориться и монархией с парламентской системой. Поэтому он настоятельно советовал генералу Грёнеру использовать последнюю возможность для спасения монархии и незамедлительно предпринять шаги для наделения одного из принцев регентскими полномочиями»{20}.
Пока в Берлине все еще спорили об отречении кайзера и спасении монархии, революция давно была в полном разгаре. С 29 октября в военно-морском флоте участились случаи уклонения от службы. Все больше матросов отказывались рисковать своей жизнью во имя дела, которое теперь воспринималось как удар по миротворческим усилиям парламентского большинства. Во флоте, который практически не принимал участия в военных действиях после Ютландской битвы в мае 1916 г., первые мятежи начались уже летом 1917 г. Совместная жизнь в ограниченном пространстве, монотонность службы, вызывающие недовольство различия жизненных условий матросов и офицеров формировали климат фрустрации и агрессивности. «На флоте дела очень плохи, поскольку люди частично на службе вот уже семь лет и живут на кораблях как в преисподней», — оценил ситуацию Шейдеман 4 ноября на заседании военного кабинета. Подготовка к выходу флота в море стала искрой, приведшей к взрыву всего накопленного недовольства{21}.
Первого ноября восстание перекинулось с кораблей на сушу, в Киль. Попытка правительства принца Макса локализовать движение с помощью двух посланников, статс-секретаря Конрада Хаусмана от Прогрессивной народной партии и референта по делам флота социал-демократической фракции рейхстага Густава Носке, провалилась. Носке, который 7 ноября дал свое согласие на избрание губернатором Киля, удалось в определенной степени стабилизировать ситуацию в городе. Однако распространения мятежа он предотвратить не мог. Если 4 ноября в руках восставших матросов был только Киль, то два дня спустя они захватили власть еще в пяти городах — Любеке, Брунсбюттеле, Гамбурге, Бремене и Куксхафене. 7 ноября в Брауншвейге к большому числу прибывших из Киля матросов присоединились местные пехотные полки и взяли город под свой контроль. В тот же день 200 кильских матросов добрались до Кёльна, где 8 ноября был создан Совет рабочих и солдатских депутатов, которому подчеркнуто готовый к сотрудничеству обер-бургомистр Кёльна Конрад Аденауэр сразу же предоставил в ратуше помещение для работы.
К этому времени уже была свергнута первая немецкая династия — Виттельсбахи. Бавария, где ненависть к Пруссии и прусскому милитаризму была наиболее сильна, первой из немецких земель перешла от монархии к республике. Днем 7 ноября после совместной демонстрации обеих социал-демократических партий тысячи солдат и горожан, во главе с видным членом баварской НСДПГ Куртом Эйснером и руководителем радикального
