побитою дворнягой
Поспешал домой бродяга -
Перевязано чело,
Брюхо голодом свело.
Позади судьба лихая,
Впереди тайга глухая,
В перемётной (как ни шарь)
Лишь огниво да сухарь.
Всё же прежнюю гордыню
Нёс домой он, как святыню;
Видно, жизненный урок
Не пошёл бродяге впрок:
Хоть он жалким возвращался,
Но прощать не собирался
Из былого своего
Никому и ничего.
Даже к собственной невесте
В сердце нежил он возмездье:
Видно та, попав впросак,
Что-то сделала не так.
Хоть она и повинилась,
Но прощенья не добилась:
И тогда она взяла
Перед свадьбой удрала.
Сколь невесту ни искали
Только время потеряли.
Поговаривал народ,
(а народ у нас не врёт),
Что она, устав от свары
Подалась к знахарке старой -
Поношенье ли избыть,
Жениха ли проучить?
А строптивец утром рано
Взял котомку и от срама
В мир отправился сам-друг,
Как ощипанный индюк.
Долго по свету бродяжил -
Ничего, как есть, не нажил
И с сумой своей пустой
Повернуть решил домой.
Так, от участи превратной
И шагал блукарь обратно:
Перевязано чело,
Брюхо голодом свело.
Вот уж начало смеркаться,
Стало шлындарю сдаваться,
Что безмерно он устал
И навовсе заплутал:
Ни тропинки, ни дороги,
В моховине вязнут ноги…
Вдруг раздобрилась судьба:
Перед ним стоит изба!
Хоть пластянка[2] неказиста,
Но внутри тепло и чисто -
Для бродяги благодать.
Только что-то не видать
Ни хозяев, ни постоя…
Сел на ложево пустое
Чужедворок, позевнул,
Повалился и уснул.
В ночь от голода проснулся,
Потянулся, повернулся,
Осмотрелся.
Наконец,
Подивился шатунец,
Что за всю его дремоту
Ни шишига из болота,
Ни лешак, ни домовой
Не прервал его покой!
Вкруг безлюдно и уныло
Будто всё как есть застыло.
Только муха в тишине
Мельтешится на окне.
Да разбуженное брюхо
Донимает голодуха,
Но в избе, и кладовой
Ни куска -
Хоть волком вой!
И промолвил неудатный:
— Сщас доем сухарь остатный
И прощай старуха-мать,
Знать, придётся помирать.
Осознав такую скуку,
Запустил бродяга руку
В перемётную суму.
Вдруг! Нащупался ему
Не сухарик завалящий,
А рукой своей лядащей
Сцапал он за тёплый край
Хлеба целый каравай!
— Быть не может! Эко благо! -
Удивляется бродяга. -
Толь нечистый, толи
Бог Мне столь вовремя помог?
И не пало дуралому
Хоть бы духу избяному
За такую благодать
Слово доброе сказать.
Чтоб умерить голодуху,
Отломил шатун краюху,
Всухомятку стал жевать -
Тощим брюхом оживать.
Тут-те новая забота:
Навязалася икота,
Не икота, а тоска -
Не даёт сглотнуть куска.
Треплет, ровно кот синицу.
— Эх! Сейчас воды б напиться!
Лишь успел он пожелать -
На скамейке (глядь-поглядь)
Сулея стоит с водою!
Вертит парень головою:
Кто потрафил на скамью
Вдруг поставить сулею?
Но в избушке всё как было -
Одиноко и уныло
Только муха в тишине
Мельтешится на окне.
Ни души в лачуге жалкой -
Ни в углах, ни под лежанкой…
Что за хитрость, что за сон!?
Только мухи перезвон…
— Интересная бодяга!
Напузырится бродяга,
Вновь на ложево упал,
Ногу на ногу задрал…
«Ничего себе житуха! -
Поразмыслил, — только муха
Малость портит благодать -
Видно, тоже хочет жрать».
И прищурясь сытым глазом,
Дармоед уже приказом,
Словно тёще строгий зять,
Повелел ей замолчать!
Нуте… фокус не удался -
Гуд того сильней раздался.
Молвил пришлый:
— Поутру я те крылья оборву!
Нагарцуешь, непоседа!
Сам продрыхал до обеда.
Пробудился в тишине -
Нету мухи на окне.
За окном сияет небо!
Снова брюхо просит хлеба.
Вновь немытый сиволдай
Непочатый каравай
Из котомки вынимает
Да с водою уминает
Будто сам широкорот
Заработал ситник тот.
Скоро это угощенье
В нём являет огорченье,
Что приходится опять
Без приварка хлеб жевать!
— Вот бы щей или окрошки…
Можно жареной картошки,
Не мешало б молодцу
Рыбки или холодцу,
Пирога не испугаюсь…
В потолок мечтой уставясь,
Он бубнил, как важный муж.
— Медовухи бы к тому ж!
Опустил глаза бродяга:
На столе стоит баклага
Спелой браги на меду -
Вся от холода в поту!
Здесь картошка в сковородке,
Тут икряная селёдка,
Хрена тёртого судок,
С говорушками пирог
Да говяжий плотный студень…
Вот натрескался наш трутень,
Отвалился от стола -
Вновь тоска его взяла:
Не покоится, не спится -
Так охота похвалиться
Сколь насущность хороша -
Прямо чешется душа!
Но вокруг,
Скажи на милость,
Как чума на мир свалилась!
Чванством некого дивить,
Чтоб гордыню утолить…
Только тьма за дверью бродит…
Да опять тоску наводит
От заката до зари Муха!
Чёрт её дери!
Вот уж сытому сдаётся,
Что над ним она смеётся.
И выходит, стало быть,
Надо шельму изловить.
И настроился сквалыга
По окну руками шмыгать,
Чтоб досадливость унять,
Муху в угол загонять.
Сам грозился: «Ох, поймаю!
Разом крылья обкарнаю!
Ишь, какая чехарда!
Порезвишься мне тогда!
Прямо в корень обнаглела!»
Та ж в потёмках знай гундела -
И велел блукарь:
— Хочу!
Чтобы кто зажёг свечу.
Мигом пламя заиграло.
Только мухи вдруг не стало.
Все углы обшарил хмырь -
Раскраснелся, как упырь.
Но старания не к делу -
Нету поискам пределу.
И ловец махнул рукой:
— Я тебе не князь какой, -
Молвил он, угомонился
И на ложево свалился,
Перед сном успев сказать:
— И при свете можно спать.
Что впустую куролесить?
Лишь собрался занавесить
Дремотою зенки он,
Снова мухи перезвон
В тишине ночной раздался -
Словно гром с небес сорвался.
В гроб готов его согнать -
Не даёт бродяге спать.
До зари кой-как пробился.
Там наелся и напился.
И задумалось ему
Снедью впрок набить суму.
Дескать, я, с таким запасом,
Всякий путь покрою разом!
Разве это благодать -
Из-за мухи да не спать?!
Дело долго не томилось:
Котома едой набилась.
Дальше — вовсе ерунда:
Ноги в руки — и айда!
С торбой, полной интересом,
Вновь шатун подался лесом.
Долго он тайгой блудил? -
Всё как есть приел, припил,
Истолок весь рям[3] окружный -
Не нашёл дороги нужной.
Измотался.
Глядь-поглядь:
Перед ним изба опять!
Делать нечего бедняге:
Или заново в бродяги
Подаваться,
Иль суметь
Мухи звон перетерпеть.
«Ведь навозная провора
Всё равно подохнет скоро.
Знает всякий идиот:
Муха долго не живёт». -
Так смекнул шатун голодный
И в пластянке обиходной
Вновь на ложево упал -
Ногу на ногу задрал
И промолвил без зазренья:
— Эй! Подать в одно мгновенье!
Без разбору, всё подряд,
Что цари в обед едят!
Ботте на вот! Тем приказом
Раздалась избушка разом:
Стол простёрся,
Ну и ну!
И в длину, и
