id="id7">
Первое заключение. Сиблаг
Важную роль в существовании Советского государства играли места заключения, в особенности так называемые исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ). В начале существования Союза система мест лишения свободы рассматривалась правительством вполне традиционно: как структура для изоляции профессиональных уголовных преступников, как воспитательное учреждение для остальных нарушителей закона и как подсистема аппарата подавления политических противников. Новой была идеология воспитательного воздействия, основой которого провозглашался труд, а точнее — совмещение трудового обучения и производительного труда. Однако постепенно роль мест заключения в жизни страны изменилась. Этому способствовали многие факторы: и экономические проблемы государства, и массовые репрессии, порождавшие огромный поток заключенных, и гигантские производственные проекты, нуждавшиеся в больших массах дешевой и мобильной рабочей силы. В результате система мест лишения свободы приобрела по преимуществу экономическое значение: заключенных начинают рассматривать как стратегический источник рабочей силы, а ОГПУ (позднее НКВД), в ведении которого постепенно сосредоточиваются практически все места лишения свободы, — как основной производственный наркомат, способный реализовать важнейшие государственные производственные проекты.
В 1929 году выходит постановление СНК «Об использовании труда уголовно-заключенных», которое, в частности, предписывает создавать крупные ИТЛ в отдаленных малонаселенных районах, а также расширять действующие лагеря. На лагеря возлагалась производственная задача комплексной «эксплуатации природных богатств путем применения труда лишенных свободы». Эти лагеря также должны были стать центрами колонизации своих районов: предполагалось стимулировать закрепление на этих территориях освобождающихся заключенных. В этой связи в 1930–1940-х годах основным элементом в системе мест заключения становятся крупные лагеря, подобные Соловецкому ИТЛ, образованному еще в 1920-е. Численность заключенных в лагерях достигала ста — двухсот тысяч человек. Условия жизни в лагерях были чудовищные, смертность высокой — это мало заботило органы.
Во исполнение этого постановления в 1929 году был организован в числе прочих Сибирский ИТЛ с управлением в Новосибирске (район деятельности — юг Западно-Сибирского края], ставший одним из важнейших производственных объектов НКВД, преимущественно сельскохозяйственного назначения. В 1931 году в лагере содержались тридцать тысяч заключенных, которые занимались полеводством и животноводством, а также лесозаготовкой, угледобычей, дорожным строительством и другими работами.
Отец Андроник отбывал заключение в сибирском городе Мариинске, где находилось одно из отделений Сиблага. Отца Андроника назначили санитаром тюремной больницы. Он ухаживал за больными с искренним состраданием и любовью, сам мыл их. Все его любили, а сосланные узбеки даже звали мамой. Во время заключения переписывался с епископом Павлином, получал от него посылки.
Однажды в больницу привезли умершего епископа Иринарха (Синькова). Владыка был заключен в Сиблаг в 1932 году сроком на пять лет, содержался в разных его отделениях и умер 1 марта 1933 года — по жуткой формулировке органов: «от старческой изношенности». Отец Андроник рассказывал: «Привезли его на повозке, повозка короткая, голова висит… Он такой был худой, одни кости». Отец Андроник обмыл его и упросил врача, чтобы тот отдал для погребения епископа большой гроб, который несколько лет стоял в больнице. Отец Андроник застелил гроб белой простыней и похоронил владыку как архиерея: сделал из полотенца омофор, надел на него свою шапку и вложил в руки четки. Он написал об этом владыке Павлину, и впоследствии, в 1935 году, тот наградил его золотым наперсным крестом.
Скитания
В июне 1935 года отец Андроник был освобожден и вновь отправился к владыке Павлину по его письменному приглашению. Уже два года владыка был архиепископом Могилевским. В Могилев и поехал отец Андроник личным послушником архиерея. Однако на этот раз в послушании ему пришлось быть недолго.
Именно в 1935 году государственная антицерковная политика вновь резко ужесточается. Церковные организации все более обвиняются в антисоветской деятельности, запрещается «Журнал Московской Патриархии», прекращается существование Временного патриаршего Священного Синода, возобновляются массовые аресты епископата, приходского духовенства, активных мирян. В октябре 1935 года владыка Павлин был арестован, обвинен в создании «контрреволюционного подполья» и приговорен к десяти годам лагерей. Он был сослан в Мариинское отделение Сиблага, из которого только что освободили отца Андроника, а через два года расстрелян. С ним были арестованы многие верующие; некоторые из них, в том числе отец Андроник, были освобождены в конце ноября («из-за отсутствия вины»), после чего иеромонах Андроник потерял с владыкой всякую связь.
Отец Андроник скитался по разным городам России, нигде не находя приюта и не получая прописки, будучи отовсюду изгоняем. «Сразу выехал из Могилева, переехав на жительство в город Белополье Харьковской области. Остановился у знакомых монахов Серафима и Стахея… Устроился прислужником в Михайловской церкви и пробыл до июня 1937 года. Затем выехал в город Суджа Курской области… Прожив там три месяца, был обнаружен милицией, и мне предложили покинуть город Суджу. Осенью 1937 года выехал в Пермь. Органами милиции я зарегистрирован не был, и мне предложили оставить Пермь. В течение года проживал я в городе Краснокамске, работал чернорабочим при коммунальном отделе нефтепромыслов. В августе 1938 года снова переехал в Пермь», — говорил отец Андроник на допросе осенью 1939 года. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать (Мф 5, 11).
В августе 1938 года отец Андроник приехал в Пермь, где у него было немало знакомых еще с конца 1920-х годов, когда он служил здесь при епископе Павлине. В это время состояние Церкви в Перми было плачевное. Епархии и архиерея не существовало, храмов было мало, город заняли обновленцы. В апреле 1938 года председателем церковного совета старокладбищенской Успенской церкви стал И.В.Симонов, который развернул работу по воссозданию церковной общины. При помощи подкупов вышестоящих инстанций ему удавалось прописывать и регистрировать священнослужителей. Среди них — священник Николай Пшеничников, иеромонах Димитрий (Пьяных), священник Николай Логинов, диакон Владимир Лычников. Все это — ревностные священнослужители, уже подвергавшиеся репрессиям за свою активную церковную деятельность. Отец Андроник встретился с отцом Димитрием (Пьяных), которого хорошо знал с 1927 года. По ходатайству отца Димитрия иеросхимонах Андроник был прописан и принят на работу сторожем храма (схиму он принял с прежним именем в 1929 году, тяжело заболев). По предложению священника Николая Пшеничникова он также становится прислужником алтаря и селится в нижнем этаже церкви. Проводить богослужения ему было запрещено властями.
Таким образом в церкви собирается группа ревностных и опытных священнослужителей, которые начинают активную деятельность по восстановлению церковной жизни в Перми. Они украшают Успенскую церковь, снабжают ее свечами, Молитвословами, венчиками и церковной утварью; усердно служат, проповедуют, совершают церковные Таинства, чем привлекают верующих в церковь, борются с обновленцами. Некоторые обновленцы возвращаются в лоно канонической Церкви. Религиозная жизнь Перми активизируется. Священник Николай Пшеничников собирает более пятисот подписей с просьбой об открытии храмов и воссоздании
