к тому же явно профессионал своего дела. – Эмилия, растеклась в кресле, получая первородное удовольствие от работы кондиционера. Казалось бы, от охлажденного здания департамента судебной медицины они прошли всего метров пятьдесят, но успели нагреться как та индейка в духовке.
– А по мне – так наш потенциальный клиент. – Джеффри открыл глаза и выпрямился, – не удивлюсь, если он на досуге убивает котят или заглядывает в окна с мачете в руках. Ты видела этот плакат?
– «Ночь живых мертвецов»? Классный фильм.
– Фильм может и ничего, но когда он висит у патологоанатома… Черт, это если бы у гинеколога…
– Окей, не продолжай, я поняла. – рассмеялась Эм.
Джефф вырулил на дорогу и не без труда влился в поток, не унимаясь:
– А эти жуки! Нормальный человек не будет тыкать в живых, пусть и насекомых, иглы. Нет, я понимаю, что они там все не в себе…
– Ты мяч видел? – решила отвлечь его Эмили. Джеффа она знала не первый год и представляла, что если, его вовремя е остановить, то она получит монолог с полчаса, полный шовинизма, агрессии и шокирующих историй из жизни и практики напарника.
– Да.
– С автографом Барри Бондса, между прочим.
Джеффри присвистнул.
– Не слабо. Только он не стал симпатичней от этого.
– А куда это мы едем? – спросила Эмили, заметив, что они проехали развилку, ведущую к управлению.
– Якама.
Эмили вопросительно посмотрела на напарника.
– Ну, мы вроде уже нашли все что искали по поводу подозреваемого, осталась одна зацепка. А если сумрачный доктор прав, то переписка и запросы займут уйму времени. К тому же, у меня скверное настроение и я хотел бы поделится им с кем-то.
– А не лучше заняться сигаретами? Все-таки курящих меньше, чем диабетиков. Да и пунктов продажи сигарет не так уж и много.
Джефф покачал головой:
– Этого типа круглосуточно показывают по телеку – нет смысла специально акцентировать внимание на табачных киосках. К тому же, сейчас, любой покупатель сигарет притягивает к себе такое количество укоризненных взглядов, словно он – прокаженный. Уж я-то знаю. Нет, давай попробуем с этим зеленым картелем.
Эмили оценила эту словесную конструкцию. Для Джеффа, который не был особым мастером слова, такое оскорбление было весьма изысканным. В двух словах он обыграл ярко-зеленую раскраску корпоративных цветов Якамы, заполонивших город и эпитет, употребляющийся в обиходе, для обозначения наркоторговцев. Картелем, правда, именуется одна из форма монопольной деятельности компании, но маловероятно, что Джеффри имел в виду именно это.
– Кажется они тебе не слишком нравятся? – с плохо скрываемой иронией поинтересовалась Эм.
– А чему тут нравится. – Джефф не услышал иронии – был слишком занят, сигналя и показывая средний палец какому-то парню в пикапе. – Понатыкивали рекламы по всему Сиэтлу, эти грузовики их везде, ведут себя, словно они живое воплощение Христа. Знаешь я раньше обожал альтернативную форму Сихоукс, ну ту, зеленую. Даже Бену купил такую футболку. Но после появления этой Якамы, у меня просто аллергия на этот цвет.
– Джеффри Рассел, ты хуже кроманьонца. – Эмили звонко рассмеялась. – Тебя пугает все новое, все что может выдернуть тебя из привычной безветренной зоны. Подумай сам – сколько жизней они спасают! А сколько человеческих жизней они улучшили. Ты только представь – вместо того чтобы тыкать в себя иглой четыре-пять раз в день, ты делаешь одну инъекцию и забываешь о том, что ты чем-то отличаешься от тысяч твоих сограждан. Я уже не говорю о том, что это все делается бесплатно. Господи, да в честь этой Аранды уже сейчас нужно аэропорт переименовать!
И это коснулось только людей больных диабетом. Если их программа очистки воды хотя бы на десять процентов будет столь же успешной… – Эмили буквально задохнулась от восторга. – Только представь, сколько жизней они спасут!
Вот скажи, что ты знаешь о диабете?
– О диабете я знаю одно – им болел Джей Катлер. И знаешь что? – Джефф повернулся к Эмили – Он был посредственным квотербеком.
8
Паника.
Она начинает пожирать меня изнутри, как только я даю слабину. Я пытался загнать ее в дальние уголки сознания с того самого времени, когда я обнаружил окровавленного беднягу у своих ног в грязном туалете закусочной «У Эбби».
Люди часто слышат «успокойся» или «возьми себя в руки» – это также бессмысленно и раздражающе, как попытки рассказать пациентам онкологического отделения о том, «что все что происходит – к лучшему!». Щемящее чувство непоправимой трагедии укоренилось во мне с той минуты как пришло осознание совершенного.
Хотя с другой стороны, что ужасного я совершил? Отнял жизнь? Причинил боль? Возможно. Не будем забывать, что я ничего не помню и мои выводы основываются лишь на анализе результата. Но, пусть так. Кто сказал, что убить человека это плохо?
Я просто внес изменения в существующую диспозицию. Ведь плохим это является лишь с точки зрения общественной морали и устоявшегося социального контракта, производными которых стала ответственность, которую я должен нести в юридической плоскости и страдания в плоскости моральной. Но, что, если тот мужчина был педофилом или собирался совершить покушение на жизнь президента. Ведь, исходя из той же логики я совершил положительный поступок, благотворно влияющий на функционирование социума и упрочающий все эти химерные нити, поддерживающие выдуманные правила.
Как насчет такой точки зрения? Тогда получается, что я положительная сила. И почему я должен ощущать душевные терзания и прятаться за мусорными баками, пробираясь по закоулкам Сиэтла и вздрагивая от каждого шороха?
Кстати, а как живется праведным католикам или, тем более протестантам? Последние ведь не практикуют даже молитвы святым. И, насколько мне известно все основные религии не приемлют сотворение кумира, не говоря уже о поклонении ему. Что такое социальный контракт, если не новый мессия? Интегрированный во все духовные течения человеческой, подобно дьяволу, лицемерно и лживо проникший в души и умы людей. Религия в религии, торжество лицемерия и декларация о тупиковости эволюции.
И чувство вины, скользкой змеей обвивающее мое сознание – лишь иллюзия, порожденная традиционным грузом правил, придуманных не мной.
Это были весьма удобные мысли. Они позволяли снять с души хотя бы часть груза, утопив его в сладком нигилизме. Жонглируя ими я загонял панику на дальние рубежи своего сознания. Но, борясь с ней я порождал еще одного врага – настойчивый голос подсознания, который твердил, что я несу бред.
Но останавливаться было нельзя. Любая пауза чревата высвобождением паники, которая не оставит мне шанса, завладеет разумом и телом, погасит волю к жизни. Было занятно думать о том, что я так пекусь о
