Судья Айртон ничего не сказал.
— Не то что у меня есть какие-то возражения, — заверил его мистер Морелл, имея в виду табак и алкоголь, — просто не употребляю.
После этого великодушного объяснения он замолчал и хранил молчание, пока оно не стало тяготить его.
— Теперь относительно нас с Конни, — начал Морелл. — Она несколько волновалась по поводу нашего разговора, но я сказал ей, что смогу убедить вас проявить рассудительность. Мы не хотим никаких неприятностей. Мы хотим сохранять с вами дружеские отношения, если на то будет ваше желание. У вас какие-то весомые возражения против нашего брака? Или нет? — Он улыбнулся.
Судья вынул изо рта сигару:
— А вы сами не видите никаких препятствий?
Морелл помолчал.
— Ну, — признал он, избороздив смуглый лоб горизонтальными морщинами, — есть одна вещь. Видите ли, я прихожанин Римско-католической церкви. Боюсь, я должен настоятельно потребовать, чтобы обряд венчания прошел в католической церкви, и чтобы Конни стала католичкой. Вы же меня понимаете, не так ли?
Судья склонил голову:
— Да. Вы весьма любезно сообщили мне, что женитесь на моей дочери лишь в том случае, если она сменит религию.
— Послушайте, сэр! Я не хочу, чтобы вы предполагали…
— Я ничего не предполагаю. Я всего лишь повторяю ваши слова.
Он неторопливо запустил руку в нагрудный карман пиджака. Извлек оттуда очки в роговой оправе, водрузил их на нос и посмотрел на Морелла. Затем снял их и стал небрежно помахивать ими, держа очки в левой руке.
— Но эту ситуацию можно уладить! — возразил Морелл. Он суетливо заерзал на месте. В его темных выразительных глазах появилось враждебное выражение. — Религия для меня — достаточно серьезная вещь. Как и для всех католиков. Я всего лишь…
— Давайте оставим эту тему, если вы не против. Насколько я понимаю, вы не видите никаких иных препятствий к заключению этого брака?
— По сути, нет.
— Вы уверены?
— Ну, разве что… я должен сказать вам…
— В этом нет необходимости. Я знаю.
— Что вы знаете?
Судья Айртон аккуратно пристроил сигару на край шахматного столика. Переложив очки в правую руку, он продолжал неторопливо помахивать ими, хотя, внимательно присмотревшись, можно было заметить, что рука у него чуть заметно подрагивала.
— Антонио Морелли, — начал он. — Родился на Сицилии. Натурализовался в Англии — я забыл когда. Пять лет назад на сессии суда в Кингстоне этот Антонио Морелли предстал перед моим другом судьей Уиттом.
Наступило молчание.
— Понятия не имею, — медленно произнес Морелл, — откуда вы вытащили это старое дерьмо. Но если уж вы в курсе того дела, то, да будет вам известно, это мне стоит жаловаться. Я был оскорбленной стороной. Я был жертвой.
— Да. Без сомнения. Давайте посмотрим, удастся ли мне припомнить все факты. — Судья Айртон облизал губы. — Дело заинтересовало меня, ибо в нем просматривалась любопытная параллель с делом Мадлен Смит и Пьера Анелье. Хотя вы, мистер Морелл, выкрутились куда успешнее, чем Анелье. Тот Антонио Морелли втайне обручился с девушкой из богатого и влиятельного семейства. Звали ее Синтия Ли. Шли разговоры о браке. Она написала ему ряд писем, содержание которых некоторые юристы были склонны оценивать как скандальное. Затем страсть девушки стала остывать. Заметив это, Морелли дал ей понять, что, если она нарушит данное слово, он, как честный человек, покажет эти письма ее отцу. Девушка потеряла голову и попыталась выстрелить в Морелли. Ее обвинили в попытке убийства, но суд закончился ее оправданием.
— Это ложь! — Приподнявшись с кресла, Морелл выдохнул эти слова в лицо судье.
— Ложь? — повторил судья Айртон, водружая очки на переносицу. — Тот факт, что девушка была оправдана, — это ложь?
— Вы знаете, что я имею в виду!
— Боюсь, что нет.
— Я не хотел иметь дела с этой женщиной. Она преследовала меня. Я ничего не мог сделать. Затем, когда эта маленькая идиотка попыталась пристрелить меня, ибо я не испытывал к ней никаких чувств, ее семья решила раздуть эту историю, чтобы вызвать сочувствие к девице. Вот как это выглядело. Я никогда ей не угрожал и ничего не делал, у меня и в мыслях этого не было. — Помолчав, он многозначительно добавил: — Кстати, Конни полностью в курсе дела.
— Не сомневаюсь. Отрицаете ли вы истинность доказательств, представленных на процессе?
— Да, отрицаю. Ибо это были косвенные свидетельства. Это… да какое вам до них дело? Почему вы так на меня смотрите?
— Ничего особенного. Прошу вас, продолжайте. Я уже слышал эту историю, но продолжайте.
Медленно и тяжело дыша, Морелл снова опустился в кресло и провел рукой по волосам. Жевательная резинка, которую он для надежности засунул за щеку, снова пошла в ход. Его квадратные, чисто выбритые челюсти двигались с размеренностью часового механизма, и время от времени резинка у него во рту щелкала.
— Вы считаете, что получили обо мне исчерпывающее впечатление? — осведомился он.
— Да.
— А что, если вы ошибаетесь?
— Я готов рискнуть. Мистер Морелл, наш разговор и так затянулся; но коль скоро он состоялся, я вряд ли должен говорить вам, что никогда в жизни не испытывал столь отвратительного ощущения. У меня к вам только один вопрос. Сколько?
— Что?
— Какую сумму, — терпеливо разъяснил ему судья, — вы хотите получить, чтобы исчезнуть и оставить мою дочь в покое?
В гостиной сгустился сумрак и заметно похолодало. По лицу мистера Морелла, обнажившего крепкие белые зубы, скользнула странная улыбка. Он набрал в грудь воздуха. Похоже, он с облегчением покончил с трудной ролью, как человек, который избавляется от неудобной одежды. Расслабившись, он откинулся на спинку кресла.
— Как ни крути, — улыбнулся он, — а дело есть дело. Не так ли?
Судья Айртон опустил веки:
— Да.
— Но я просто обожаю Конни. Так что я должен услышать хорошее предложение. Очень хорошее предложение. — Он щелкнул резинкой. — Сколько вы готовы выложить?
— Нет, — бесстрастно возразил судья. — Излагайте ваши условия. И не просите, чтобы я оценивал вашу стоимость. Сомневаюсь, чтобы вы удовлетворились двумя шиллингами или полукроной.
— А вот тут-то вы и ошибаетесь! — охотно подхватил тему собеседник. — К счастью, вопрос о моей стоимости не стоит. Речь идет о ценности Конни. Вы же знаете, она прелестная девушка, и стыдно, если вы, ее отец, не оцените достоинства Конни и попытаетесь спустить ее по дешевке. Именно так. Словом, вы должны быть готовы выплатить за нее подобающую сумму плюс некоторую законную компенсацию за мое разбитое сердце. Ну, скажем… — Он задумался, барабаня пальцами по ручке кресла, и посмотрел на судью. — Ну, скажем, пять тысяч фунтов.
