от людского жилья, в двадцати пяти верстах от крепости Оскол. Какой еще нафиг крепости? От Старого Оскола, что ли? Хрень какая-то. Нет, надо попить. Потом завалиться спать. Утром разберемся.
Наощупь двинулся в том направлении, где должна быть дверь. Обогнув топчан, на котором только что спал, добрался до цели и, провожаемый громким всхрапом одного из бородачей, вышел в освещенный одинокой свечкой узкий коридор. Осмотрелся. Справа и слева еще несколько дверей. Все они одинаково безликие, без каких-либо табличек и номеров. В середине коридора обнаружилась крутая лестница, ведущая вниз. Я спустился и попал во вчерашний банкетный зал. Помещение было погружено в полумрак, ибо пара свечей не могла дать достаточного света.
Показалось, будто при моем появлении две темные фигуры поспешно скрылись за печью. Тут же оттуда выбежал горбун и вопросительно уставился на меня.
— Слышь, мужик, — обратился я к нему. — Воды холодной хочу, аж пипец.
Тот молча отошел к стоящей на лавке у двери кадке, зачерпнул из нее деревянным ковшиком воду и протянул мне.
— А-а, зашибись водичка, — одобрил я, напившись. Вода и в самом деле оказалась необычайно вкусная. А может, мне это показалось из-за жестокого сушняка. — Слушай, зёма, дай мне какую-нить кружку. Возьму водицы с собой в номер.
Горбун непонимающе уставился на меня, продолжая молчать. Он что, немой, что ли? Или по-русски плохо понимает.
— Налей мне воды с собой в номер, — громко, по слогам повторил просьбу, и на всякий случай сопроводил слова жестами, указывая на ковшик, на кадку с водой, щелкая указательным пальцем себя по горлу, показывая наверх, где находятся номера.
Горбун продолжал пялиться, будто ничего не понимал. Как же тогда он сразу понял, когда я попросил пить?
От входных дверей послышался шорох. Я разглядел в полумраке, как, сползая по стенке, завалился на бок, сидевший на полу солдат. Ружье стояло рядом, прислоненное к стене. Ишь ты, спит на посту, зараза. Ну да пусть себе дрыхнет. Мне оно до лампочки.
Снова шорох, только теперь из-за печи. А чего это горбун так вертит головой, затравленно зыркая то на меня, то на спящего часового, то в сторону печки? Отодвинув его с дороги, я подошел к кадке.
— Короче, мужик, если тебе влом дать мне кружку, я возьму с собой этот ковшик, — зачерпнув водицы, сделал еще несколько глотков и направился к лестнице. — Да не баись. Не сгрызу я ковшик. Утром верну обратно.
Краем глаза заметил шевеление за печью, словно там кто-то старался спрятаться от меня. Может горбун тут с с какой-нибудь Эсмеральдой развлекается? Ишь ты, Квазимода.
— Бэль, тра-та-та, та-а, та, та, тра-та-та, — я хитро подмигнул мужичку и, напевая мотив хита моего детства, поднялся по лестнице.
Поднявшись, уставился на одинаковые двери и понял, что не помню, откуда вышел. Так, когда я вышел, спуск был слева. Значит либо эта, либо та. Моя та, откуда доносится храп. Ага, храпят здесь, значит мне сюда. А здесь? Во блин, здесь тоже храпят. М-да.
В задумчивости я отхлебнул из ковшика. Нет ну, до чего же вкусная водичка! Отворил одну из дверей и попытался рассмотреть что-либо в темноте. Безрезультатно. Стоп — здесь храп доносится слева. Слева находился только мой топчан. Значит это не мой номер. Открыл следующую дверь. Здесь, как положено, храпели дуэтом справа. Пробрался к своему ложу, пристроил ковшик на полу и завалился на шуршащий то ли сеном, то ли соломой матрас. Как говорится, утро вечера мудренее. Вот проснусь утром и разберусь со всеми непонятками. Главное, спиртного больше ни граммульки. Как пел великий русский классик: — «нет, ребяты-демократы, только чай».
Я заворочался, пытаясь устроиться поудобнее, и понял, что спать-то не хочется. А под эту надрывную колыбельную, которую пели мне от противоположной стены бородатые дядьки, уснуть и вовсе будет сложно. Тихонечко посвистел. Говорят, если тихо посвистеть, то храпящий смолкает. Врут, однако. Как храпели, так и храпят. Ну что ж, заполучите. Свистнул коротко, но громко. Храп смолк. Я начал шумно сопеть, слегка всхрапывая, изображая глубокий сон. Бородачи, послушав мое сопение и так и не поняв, что их разбудило, поворочались и вскоре снова захрапели. Интересно, в этом отеле есть номера для не храпящих? И что это вообще за место такое? Только сейчас до меня дошло, что в доме совершенно отсутствовало электричество. Или я не заметил? Может, свечки горели лишь, как говорится, для антуражу. Ну, не может же быть такое строение и без электричества. Попытался вспомнить, обращал ли во время вчерашней пирушки внимание на потолки — там наверняка должны находиться какие-нибудь лампочки. Или нет? Так же, не помнил, чтобы на стенах находились выключатели и розетки. И вообще никаких электрических приборов не видел.
Через несколько минут сомнения взяли верх, и я поднялся и отправился в коридор — там есть хоть какое-то освещение — искать признаки электричества. Снова по стенке добрался до двери. Чего ж она так скрипит-то? Фигасе, а это что за абреки? При моем появлении от соседней двери отпрянули две темные личности с надвинутыми на глаза мохнатыми папахами. В руках у ближнего ко мне сверкнул кинжал. Что-то зло прошипев, абрек кинулся вперед, нацелив лезвие в мою грудь.
В очередной раз я оказался искренне благодарен тем навыкам, которые в свое время практически насильно вдолбил в меня родной дядька. Дядя Миша за небольшой оклад вел секцию дзюдо в местной ДЮСШ, куда и таскал меня с раннего детства, заставляя кувыркаться на татами с остальными своими подопечными. Когда я подрос, дядька стал брать меня на занятия по боевому самбо, которые он проводил два раза в неделю для более взрослых клиентов, и уже за более существенную плату. Эти занятия он особо не афишировал, и попасть на них могли люди лишь по рекомендациям тех, кого дядька хорошо знал. Причиной такой скрытности, вероятно, были события из времен Советского Союза, когда дядя Миша отсидел пару лет за незаконное преподавание боевых искусств. Вот и остался у родственника пунктик по поводу этого дела.
Я практически автоматически встретил кинувшегося на меня придурка с ножиком по схеме, отработанной не только на тренировках, но и в частых, в период моей бурной юности, уличных драках. Слегка развернул корпус, уходя с линии направления клинка. Блок, захват запястья, рывок на себя, одновременно воткнул встречный левой ногой в ребра. Сдавленный хрип застрял у мужика в глотке, застопорив дыхание. На этом можно было бы, и оставить это обмякшее недоразумение, но мое тело само продолжило наработанные движения. Я захватил
