это скрыть, либо его отец решил этого не замечать. У него не было желания разрушать все, что он сделал, совершив ошибку или глупость.
Смотри, слушай и будь осторожен, подумал он. Он мог многому научиться на этом опыте, и он не собирался упускать эту возможность. Его отец присел на одно колено и был совершенно неподвижен, наблюдая за костром сквозь просвет в листьях кустарника, за которым они прятались. Он едва моргал, и Вулфрик видел, как свет костра отражается в его глазах.
Вульфрик никогда прежде не был так близко к Расбруккерам и уж тем более никогда не видел их. Название соседней деревни было ругательным словом для всего плохого; считалось, что любой человек с сомнительными моральными качествами имеет расбрукское происхождение, независимо от того, откуда он родом, и быть названным расбрукером, или чтобы твое поведение уподобляли расбрукскому, было одним из самых сильных оскорблений, доступных человеку из Леондорфа.
На вид они ничем не отличались от людей из Леондорфа. Он понимал, что глупо так думать, но, тем не менее, его удивило то, что они выглядели так обыкновенно. Он наполовину ожидал уродства, безумного, маниакального поведения; чего-то, чего угодно, что выдало бы в них его естественного врага. Он был разочарован. Труднее было ненавидеть того, кто выглядел так же, как человек, живший в соседнем доме.
"Я видел достаточно, пошли", — прошептал Вольфрам.
Когда Вулфрик двинулся назад, он задел куст. Не так сильно, чтобы вызвать шум, но достаточно, чтобы потревожить то, что спало внутри. Из куста с шуршанием, писком и хлопаньем выпорхнула куропатка, и Вулфрик в ужасе смотрел на нее. Вокруг костра сразу же возникла ответная реакция. Вульфрик застыл на месте. Неужели они сочтут этот шум не более чем птицей, спугнутой ночным животным?
Не похоже, чтобы его отец хотел рискнуть. Беги", — прошептал он, положив направляющую руку на спину Вулфрика, и сам начал делать это.
'Эй!'
окликнули сзади. Их заметили. Теперь не было никакой надежды уйти незамеченными. Вулфрик знал, что сдерживает отца, так как давление его руки, побуждающей Вулфрика идти вперед, было постоянным. Он бежал так быстро, как только мог, но, как и во всем остальном, в беге он всегда отставал от других мальчиков своего возраста.
Он слышал, как люди от костра продирались сквозь подлесок позади них, когда они с отцом бежали за своими лошадьми. Вульфрику пришла в голову мысль, что у одного из их преследователей может быть лук и что в любую секунду стрела может вонзиться ему в спину. От этой мысли у него по позвоночнику пробежала дрожь, но они добрались до лошадей без потерь, где Вольфрам схватил Вульфрика под мышки и бросил его на своего коня.
"Скачи домой. Не оглядывайся и ни перед чем не останавливайся", — сказал Вольфрам, ловко взбираясь в седло.
Вульфрик кивнул, разворачивая своего коня. Затем они поехали, и звуки, издаваемые пешими Расбруккерами, растворились в лесной ночи.
Всю дорогу домой они ехали верхом. К тому времени, когда лес уступил место дальним пастбищам Леондорфа, спина и бедра болели так, как он и не думал. Только тогда отец сбавил скорость до рыси и дал возможность почти измученным лошадям перевести дух.
Он посмотрел на Вулфрика с улыбкой на лице. "Ничто так не возбуждает аппетит, как небольшое волнение, а?
Его лицо было оживленным. Вульфрик едва скрывал ужас, который он испытывал. Он попытался повторить веселье отца, но даже притворство требовало больше энергии, чем у него оставалось.
Вульфрик сидел в классной комнате и ерзал на своем жестком деревянном сиденье, его спина все еще болела от часов, проведенных в седле накануне. Было уже слишком поздно, чтобы позвать Адальхаид, когда он вернулся домой, и он с нетерпением ждал окончания занятий, чтобы рассказать ей о своем приключении.
Он заметил, что жрец Этельман смотрит на него, отвлекаясь на его корчи. Этельман руководил небольшой школой при деревенской кирхе, обучая основам чтения и счета городских девочек и детей торговцев и купцов. Ни один ребенок воина, кроме Вулфрика, не посещал школу. Навыки, полученные там, не считались необходимыми для охоты, охоты или защиты деревни. Сначала он ходил туда, потому что Адальхаид проводила там каждое утро, а потом, когда все его сверстники начали обучение воинов, потому что ему больше нечем было заняться. Он был не самым внимательным из учеников и обычно проводил занятия в мечтах о великих приключениях. В этот день ему предстояло пережить настоящее приключение.
Вулфрик. Вулфрик!
Второй оклик оторвал его от фантазий и мечтаний о воине, и он поднял голову, чтобы увидеть Этельмана, стоящего у его маленькой парты.
Будь добр, сходи в заднюю комнату и принеси свежую бутылку чернил.
Вульфрик кивнул и поднялся со своего места, а Этельман продолжил урок. Он всегда просил Вульфрика выполнять мелкие поручения, что было признанием его недостаточного участия в занятиях. Однако Вулфрик был рад помочь, поэтому делал это без колебаний.
Задняя комната была личным кабинетом Этельмана. Там он спал, хранил свои личные вещи, готовил зелья и припарки. Чернила для своих занятий Этельман делал сам из порошков и жидкостей, которые хранил в маленьких стеклянных бутылочках, что вызвало у Вулфрика восхищение. Он быстро заметил свежеприготовленную бутылочку, взял ее и повернулся, чтобы уйти. При этом его взгляд задержался на странном предмете, которого он раньше не видел. Он лежал на маленьком столике рядом со скромной кроваткой Этельмана. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть его получше: он был слишком очарователен, чтобы его игнорировать. В комнате было тускло, но предмет, не похожий на большую картофелину, блестел, словно сделанный из металла. Поверхность была шероховатой, и только когда он приблизился к нему, то понял, что она покрыта тонко вытравленными символами.
Это была уродливая вещь, и Вулфрик не мог понять, почему она так его заинтриговала. Он еще мгновение смотрел на него, прежде чем поддаться искушению. Он протянул руку. Кончики пальцев неприятно покалывало, когда они касались холодного металла. Его сердце забилось быстрее, и он быстро отдернул руку. На мгновение показалось, что от предмета исходит бледно-голубое свечение, и Вулфрик запаниковал, думая, что запустил то, что он натворил. Свечение исчезло так же быстро, как и появилось. Он глубоко вздохнул с облегчением, но почувствовал головокружение, и его желудок скрутило так, как это часто случалось перед рвотой. Он сделал еще один глубокий вдох, чтобы успокоиться, и вышел из комнаты, надеясь, что не задержался слишком долго, чтобы
