ограничивались нападениями на польские суда, но «расширяли» сферу своей деятельности, нападая на торговые суда и других государств. Больше всего страдал от них Данциг, через который шла значительная часть морской торговли Польши. «Никогда раньше не было слышно о появлении московитов на море», — писали бургомистры Данцига Любеку и другим, приглашая их совместными силами ликвидировать «морской разбой». «Если царь по своей воле будет распоряжаться на море, то это скоро отзовется на всех прибалтийских государствах. Необходимо предотвратить господство московитов на море, пока это зло еще не успело пустить слишком глубоких корней». Таким образом, мирясь с существованием польских, шведских, датских и иных каперов на Балтийском море, данцигские власти чрезвычайно болезненно реагировали на появление московских, видя в них первые зачатки утверждения Москвы на море.
Для защиты своей торговли Данциг снарядил несколько военных кораблей, а Польша в свою очередь усилила каперскую флотилию для ответного уничтожения московской торговли, направлявшейся значительным потоком в Нарву, достигшую в этот период большого торгового расцвета.
1570-й год, помимо появления московских каперов, ознаменовался еще одним крупным шагом Ивана IV в стремлении утвердиться на Балтийском побережье, а именно попыткой овладеть Ревелем, который являлся главным стапельным портом Финского залива и мощной приморской крепостью с оборудованным портом. Отойдя после распадения Ливонского ордена к Швеции, Ревель был главной опорой шведского владычества в Ливонии и угрозой московским завоеваниям здесь. В частности, находясь на торговом пути в Нарву, Ревель в руках шведов представлял для нарвской торговли значительную опасность как пункт, на который базировались шведские каперы. Вместе с тем обладание Ревелем сулило для Грозного не только возможность использования нового торгового порта, лежащего непосредственно на море, чего не было у Нарвы, но и чрезвычайные стратегические выгоды в смысле обоснования на Балтике, чем закреплялись предшествовавшие территориальные приобретения в Ливонии.
Сделав весной 1570 г. попытку склонить Ревель к добровольному переходу под протекторат Москвы с правами вольного города и получив отказ, Грозный в союзе с эзельским герцогом Магнусом, признавшим вассальную зависимость Москвы и получившим от Ивана IV в наследственное владение все покоренные русскими ливонские области, решил добывать Ревель оружием.
Назначенное для этого 25-тысячное русское войско, соединившись с отрядами герцога Магнуса, который был назначен главнокомандующим, в августе того же года обложило Ревель. Осада этого чрезвычайно хорошо укрепленного города продолжалась около 7 месяцев и кончилась неудачей как вследствие недостаточности осадных средств у союзников, так главным образом и потому, что Ревель все время получал подкрепления и снабжение с моря.
Ревельская неудача в сильной степени отразилась и на развитии операций московских каперов, вынужденных базироваться на отдаленные любекские и датские порты (Борнгольм и Копенгаген) и не имевших, в случае осложнений с Данией или Любеком, возможности перенести свое базирование в собственный защищенный порт, каким мог явиться Ревель.
На имперском рейхстаге в Шпейере, происходившем как раз в это время, основными вопросами, волновавшими имперских князей, прибалтийских владетелей и представителей ганзейских городов, были именно — опасность, угрожавшая Ливонии со стороны московского царя, его стремление захватить Ревель и утвердиться на Балтийском море и появление на нем еще невиданных московских каперов.
Отдельные представители германских государств и торговых городов решительно заявляли о той опасности, которая угрожает всем выходящим на Балтийское море странам в случае, если московский царь овладеет Ливонией и в особенности Ревелем.[8] «Если он добьется этого, то будет абсолютным господином не только Балтийского моря, но и всего севера Европы». Особенно доставалось на заседаниях рейхстага датскому королю Фридерику II за то, что он содействует царю в Ливонии и поддерживает с ним дружеские отношения, доходящие до того, что Дания предоставляет свои порты для базирования московских каперов.
Между тем, пользуясь поддержкой борнгольмского наместника Кеттинга, Роде довел состав своей флотилии до шести судов, не только за счет захватываемых призов, но и путем привлечения соотечественников, охотно получавших от него каперские свидетельства. Из одного сохранившегося в Копенгагенском архиве подобного свидетельства можно видеть, что Карстен Роде, именовавший себя царским наказным адмиралом Балтийского моря (bestalter Admiral in der Ostsee), уполномочивал некоего Клауса Тоде на каперство при условиях: 1) не находиться долго в отсутствии, 2) являться время от времени к Роде с отчетом в своей деятельности и для получения директив, 3) не утаивать захваченных судов и грузов и 4) не дозволять того же своей команде.
К концу июля 1570 г. число захваченных московскими каперами судов возросло до 17, причем большая часть их принадлежала данцигским купцам, что вынудило Данциг предпринять против Роде специальную экспедицию, в состав которой были включены военные корабли. Предупрежденный об этом Роде укрылся в Датских проливах, и, когда данцигская эскадра явилась сюда, датское правительство, имея с Данцигом старые счеты за его помощь Швеции и нападения данцигских каперов на датские торговые суда, секвестровало[9] эскадру, показав, таким образом, себя активным союзником Москвы.
В свою очередь под влиянием жалоб Данцига шведы также снарядили против Роде экспедицию, причем шведской эскадре было приказано захватить Роде внезапным нападением во время его стоянки в Борнгольме. Однако, этот набег не удался, так как Роде, во-время узнав об угрожавшей опасности, успел, нагрузив свои суда наиболее ценными призовыми товарами, снова уйти в Копенгаген.
Однако, через несколько времени шведы повторили набег. Роде был застигнут врасплох, и несколько его судов было захвачено; сам Роде снова ускользнул в Копенгаген.
Повидимому, эта неудача, к которой каждый капер должен был быть готовым, не слишком обескуражила Роде, так как он в скором времени возобновил свою деятельность, включив теперь в объекты своего особого внимания и шведские торговые суда. Но здесь вскоре обстановка для Роде коренным образом изменилась.
В декабре 1570 г. Дания и Любек заключили мир со Швецией, по которому бывшие противники обязались ликвидировать все причины, вызывавшие вражду и недовольство. Одним из вопросов этого порядка был вопрос о московских каперах, которые пользовались покровительством Дании и Любека. На съезде в Штеттине, а затем в Ростоке представители германского императора, шведские, французские, польские, саксонские и др. требовали от датского короля отказа от союза с Москвой и прекращения поддержки Роде и его товарищей. Со своей стороны и датский король, стремясь к обеспечению для Дании нарвской торговли, указывал на то, что каперство на Балтийском море достигло «неслыханных размеров» и требовал, чтобы Швеция, Польша и отдельные города (Данциг, Ревель) в свою очередь обуздали своих каперов.
Положение датского короля было весьма трудным: являясь, с одной стороны, союзником Москвы и заинтересованным в сохранении с ней добрых отношений в силу своих норвежских интересов, а также ввиду того, что царь мог оказать
