успокаивается.
— Это была последняя бутылка, — с сожалением говорю я, отпуская его предплечье и аккуратно пытаясь сделать шаг назад.
— Вечер станет хуже без этой бутылки? Или это привычка? — отвечает мне голос откуда-то сверху.
Я не могу его даже рассмотреть. В этом уютном уголке очень мало света, верхнюю половину лица скрывает шапка, а нижнюю — шарф. Длинный чёрный пуховик дополняет картину. Мужчину с потрохами сдаёт упаковка. Местных не напугаешь нашими “минус пять ощущается как минус семнадцать” — они могут и в тоненьких кроссовочках всю зиму ходить. А вот те, кто приезжают с севера за более мягким климатом, в первую же зиму рвутся обратно домой к своим безобидным минус двадцати.
— Это вы меня так изящно алкоголичкой назвали?
— Нет, но вы просто с таким сожалением говорили про последнюю бутылку… — говорит он и чуть ли не в открытую смеётся.
— Но она, и правда, последняя. А вы могли бы смотреть, куда несётесь!
— Я? А может, вам не стоит так резко дёргаться?
Внезапно наш спор громким покашливанием прерывает работник магазина.
— Кто оплачивать будет?
13. Поиграем?
Наша дуэль взглядами получает лучший саундтрек: монотонный гул лампы, ворчание старого холодильника и тихую капель липкого шампанского. Алкогольная пена с шипением оседает и начинает стекать с полок, по которым успела разлететься.
Мужчина напротив отводит взгляд первым, но это совсем не означает мою победу. Потому что он выдаёт фразу, которую я совершенно не ожидала услышать в подобной ситуации:
— Камень, ножницы, бумага?
— Что, простите?
— Ну, камень, ножницы, бумага. Игра такая. Нужно ладонью показать…
— Я знаю, что это такое! По-вашему, это уместно?
— Почему бы не повеселиться немного, раз уж мы влипли в дурацкую ситуацию?
— Действительно влипли, — бурчу, пытаясь аккуратно выбраться с места происшествия.
Скривив губы в издевательской улыбке, он на полном серьёзе предлагает мне руку. Нет, не для того, чтобы помочь перешагнуть особо крупную лужу и не растянуться, а чтобы выяснить, кто оплатит несчастные пять сотен за бой стекла.
— Да вы издеваетесь! — закатываю глаза, но протягиваю руку в ответ: — Чёрт с вами, давайте только быстро, до первой победы.
Один, два, три и…
— Вот теперь всё по-честному, — говорит он, оборачивая своей бумагой мой камень.
Пожимает кулак двумя ладонями и трясёт руку на манер приветствия.
— Интересно было с вами познакомиться. Не грустите больше по разбитым бутылкам, — быстро говорит и уходит, пока я закипаю от злости.
К моменту когда я пробираюсь с тележкой к кассе, его уже и след простыл. Но это и к лучшему.
Свою грузоподъёмность и выносливость я переоценила. По пути приходится сделать несколько остановок, чтобы отдышаться.
Дома всё так же холодно. Повторные попытки запустить котёл ни к чему не приводят, и я решаю хоть немного согреться старым способом. Включаю две газовые конфорки и духовку, которую оставляю приоткрытой.
Пляшущее синее пламя напоминает утро в детстве. Когда за окном ещё темнота и льёт дождь, а ты сидишь, продев ногу в одну штанину, и зачарованно наблюдаешь за языками пламени. Шипение газа и стук капель по стеклу убаюкивают, хочется обратно в тёплую кроватку, а не мокнуть под дождём по пути в школу.
Мой организм настолько истощён, что я проваливаюсь в короткий беспокойный сон, сидя в кресле. Сон настолько вязкий и мутный, что я даже не сразу из него выныриваю. Непривычный звук, разбудивший меня, оказывается звонком в дверь. Приходится сделать невероятное усилие, чтобы подняться из кресла и пойти встречать гостя.
Я так и не успела убраться — и сейчас будет ужасно неловко.
Но, когда я открываю двери, становится совершенно наплевать.
— Вы?!
14. А вы..?
Мутные остатки сна улетучиваются, как только я открываю двери. Не знаю, что там у меня с выражением лица, а вот у наглеца из магазина усталость мгновенно смывает удивлением, и на её месте расползается чертовски соблазнительная улыбка.
— А вы, получается, та самая Мирра со сломанным котлом? — говорит, улыбаясь ещё шире, и делает шаг в дом.
— А вы… — выставляю указательный палец и упираюсь ему в грудь, не только не пуская, но и указывая верное направление. Из моего дома.
— А я Марк, — говорит и всей своей огромной ладонью обнимает за палец, обозначая рукопожатие. — Приятно познакомиться.
Его прикосновения оказываются полной неожиданностью. Тёплая кожа, чуть-чуть шершавые от мозолей пальцы царапают что-то очень глубоко в душе. Нежные прикосновения от чужого человека на руинах моей жизни выглядят почти издевательством. Совсем не этот мужчина должен мне помогать, заботиться и пытаться развеселить.
Отдёргиваю руку и, поспешно отстраняясь, натягиваю рукава свитера на пальцы. Обнимаю себя за плечи в попытке то ли согреться, то ли спрятаться.
— Познакомились уже разочек. Что-то меня не тянет повторять эксперимент.
— Я исправлюсь, обещаю. Только дайте шанс, покажу, что есть у меня и положительные качества, а в ремонте котлов я вообще супергерой, — всё так же заразительно улыбается и отступает на несколько шагов, не давит своим присутствием, но так завлекательно себя рекламирует, что хочется попробовать хотя бы эту бета-версию.
— Вашу маму, случайно, не Марта зовут? Любите снимать детей инвалидов с высокого дерева? Собираете весь глютен в мире для запуска в космос, чтобы он не отравлял нам жизнь? — пытаюсь пошутить, и он даже улыбается ещё шире, уловив все отсылки. — Возможно есть и положительные качества, но сегодня я уже наслушалась от вас комплиментов. Пока больше не хочется. Извините, что оторвала от дел.
— Мёрзнуть будете?
— Получается так.
Улыбка медленно тает на губах. Ничего не отвечая, он уходит. А я ещё немного смотрю, как его силуэт скрывает пелена снега.
Какая же я дура. Могла наплевать на всё и уже через несколько часов сидеть в тепле. Но нет. Из-за каких-то дурацких принципов я отказываюсь от помощи.
Включаю телефон, чтобы найти мастера. Как только загорается экран, сразу сыплются сотни сообщений в мессенджеры и на почту, уведомления о пропущенных звонках. Кажется, меня потеряли. Не успеваю просмотреть, что и где, как всплывает входящий вызов от отчима.
— Привет, дядь Коль.
— Мир-р-рослава, ты куда пропала? Полдня дозвониться не могу, — рык в трубке в сочетании с моим полным именем обозначал, что я крупно влипла.
Ругаться отчим не любил, но официально-строгие нотки в голосе всегда предупреждали и настраивали на долгую беседу.
— Прости, прости.
