много разных… Жюль-Верна, сказки Андерсена, про Гулливера. Еще называть?
— А почему так много иностранных авторов? А детские книги советских писателей у вас в домашней библиотеке есть?
Я уже поняла, что со мной затеяли какую-то нечестную игру, и воспользовалась уроками, преподанными мне хитроумным «Слугой двух господ». Эту постановку Гольдони я часто слышала по радио. И я ответила, как можно простодушней:
— Есть. Я про Васька «Трубачка» люблю. «Стожары»…
— «Васька Трубачева», — поправила меня наша классная.
— Ну, да. «Трубачева». Еще «Повесть о первой любви».
(Не скрою, с моей стороны это была провокация).
Учительницы переглянулись.
— Тургенева? — спросила завуч почти испуганно.
— Нет. Там в наше время мальчик и девочка попали в пургу и чуть не погибли. Об этом в школьной стенгазете написали. И они поссорились.
(Не стану же я говорить им, что повесть Тургенева прочитала давным-давно, и она, кстати, показалась мне скучной, а «Дикую собаку Динго» Фраермана я любила).
— А это правда, что на переменах ты рассказывала девочкам «Королеву Марго»?
Я пожала плечами.
— Да. Мы же про Варфоломеевскую ночь по истории проходили.
Учителя многозначительно переглянулись.
— А при родителях ты тоже сама книги для чтения выбирала?
— По-разному.
— И стихи? Вот поэта Надсона, кто тебе порекомендовал?
Мне даже смешно стало. Эту книгу подарила папе для меня одна старая большевичка, о которой говорили, что «она видела Ленина». Еще она передала мне красивый картонный портфельчик с замочком для хранения писем. Он долго был пустым, а теперь там хранились мамины открытки.
— А скажи, Таня, — продолжила завуч после неловкой паузы, — твой дядя-художник привозит вам книги, по которым учатся рисовать людей? Ты перерисовываешь из них картинки?
— Нет у нас таких учебников, — возмутилась я. — У нас «Сокровища Эрмитажа» есть и «Третьяковка». И ничего я не перерисовываю.
В учительской воцарилось долгое недоброжелательное молчание.
— Так вот, Костенко, — официальным голосом сказала, наконец, завуч Анна Ивановна, — с завтрашнего дня ты заведешь отдельную тетрадку для записи всего, что читаешь дома помимо программы. И будешь два раза в месяц показывать ее своему классному руководителю. А Надсона принесешь мне в кабинет. Школьникам твоего возраста такие книги читать не рекомендуется.
И, вообще, при такой твоей безнадзорности ничего хорошего не получится.
Надо подумать, можешь ли ты жить одна без родителей.
Когда я возвратилась в спортивный зал, ко мне подошли Лида Ткаченко и Натка.
— Ну, что там инквизиторы с тобой делали? — спросила Натка. — Испанские сапоги надевали?
— Тише, ты! — шикнула Лида. — Домой пойдем, тогда и поговорим. А девчонкам скажешь, вызывали из-за того, что два раза опоздала в школу. Они не поверят, но это их забота.
— Ну, так зачем они тебя с урока сорвали? «Колорадский жук» за тебя волновался, даже из зала выходил, — начали свои расспросы девчонки, как только мы вышли из школы.
«Колорадским жуком» мы называли нашего учителя физкультуры, который носил странный спортивный костюм в коричневую клетку. Он достался ему, как и Наткино австрийское пальто, от родительского комитета. Мы все любили его уроки и с удовольствием участвовали в разных состязаниях. Я была членом школьной легкоатлетической команды и заслужила значок ГТО — 1 ступени за прыжки в высоту. Физкультурник, очевидно, боялся, что меня по какой-нибудь причине отстранят от соревнований.
— Спрашивали, какие книги читаю, почему о «Королеве Марго» в классе рассказывала, — ответила я неохотно. — Сказали вести дневник всего прочитанного и приносить на проверку классной. Еще узнавали, есть ли дома учебники по рисованию для художников.
— Это еще зачем? — изумилась Натка.
— Они не объяснили.
— С этим-то как раз все ясно, — прокомментировала Лида. — У Кривицкой вчера после уроков какой-то листок из учебника английского выпал. Классная взяла его, рассмотрела и покраснела вся. А Кривицкая говорит: «Я только что эту бумажку у последней парты подняла. Это, наверное, Костенко рисовала».
— Ну, а что там может быть? — спросила я изумленно.
— Тебе сколько — двенадцать? Ну и проста же ты, мать! — засмеялась Будницкая. — Я на год старше, но в твоем возрасте давно уже все понимала. А еще Шекспиров всяких читаешь!
— Брось, Натка! — остановила ее Лида. — Ты же сама точно не знаешь, что было на той бумажке. Но Кривицкая и Лисицина — та еще парочка. Они же переростки и двоечники. Если что, обе быстро из школы в ФЗУ вылетят. И о «Королеве Марго», скорее всего, именно эти девицы Классной и рассказали.
— Ты, Татка, только не вздумай ни с кем откровенничать о разговоре в учительской, — стала поучать меня Будницкая. — Читаешь — сказки и про Гулю Королеву. Рисуешь — цветочки и стенгазету. Все. Больше ни о чем не распространяйся. Держи в классе рот на замке.
На том и остановились.
Наша троица вместе дошла до Башни. Потом Натка повернула направо, а Лида проводила меня почти до дома, хотя жила в противоположной стороне от школы.
Я думала, что на следующий день обо всех этих глупостях забудется, но не тут-то было. Некоторые одноклассницы стали уже демонстративно меня избегать и обходить стороной, как будто я была заразная. Не все, конечно, но обидней всего было то, что среди них была Галя Ломберт. Я пошла к ней домой за своими акварельными красками, которыми мы рисовали газету, а она меня даже в дом не пригласила. Вынесла синюю коробочку «Невы», протянула мне и произнесла механическим голоском:
«Я, Костенко, газету с тобой выпускать больше не буду. Мама была в школе на родительском комитете, и ей сказали, что от тебя нужно держаться подальше».
Я коробочку из рук у нее взяла, раскрыла и медленно так на землю высыпала все любимые мои корытца с красками. Потом повернулась и пошла домой. Легла, не раздеваясь, на кровать и заснула. После этого я долго болела с высокой температурой. Даже Лизка испугалась. Детский доктор Деревянко сказала, что это, очевидно, опять мои гланды, которые пора удалить. Но маме я писала, что все хорошо.
Натка и Лида приходили ко мне два раза. И мы играли в города и морской бой. Я долго ничего не ела. Не хотелось. А потом Натка принесла кусок черного хлеба с толченым салом и чесноком, посыпанный крупной солью. Мы стали кусать его по очереди. Я откусила и после этого у меня проснулся зверский аппетит. А вот возвращаться в школу мне первый раз в жизни не захотелось.
Вскоре приехал майор Мотыльков и увез меня на другой конец города, где его семья снимала комнату. Перед отъездом дядя Миша с другом упаковали наши вещи в ящики и отнесли их на
