class="p1">Да, все прошло без сучка без задоринки. За исключением одного ничтожного инцидента. Вероятно, то была одна из последних сирот. Такая замарашка, что от нее шарахались, отступая на метр. Она была вся в саже и грязи. Никто не видел, откуда она взялась. Как будто выросла из-под земли. Несла какую-то чушь про сатиров, которые не были сатирами, про братьев, которые не были братьями, про котлы и печи. И про беспризорников.
– А что будет, когда беспризорников вообще не останется? – кричала она. – Что тогда? Вы об этом не задумывались?
Поначалу народ над ней потешался, но потом стало не до шуток. Особенно, когда министр наконец дочитал свою нескончаемую речь и толпа ринулась к пирогам. В тот момент девочка вытащила что-то из фартука. Сперва подумали – нож, но оказалось, осколок тарелки.
Начальник полиции, желавший произвести впечатление на одну из самых прелестных заезжих дам, бросился на замухрышку в сопровождении шести солдат, схватил ее и выгнал из города.
В дверь тихонько постучали. В проеме нарисовалась голова служанки. Она принесла мэру сынишку, младшенького. Впереди его ждало грандиозное будущее. Теперь, когда мэра посвятили в рыцари, его наверняка переведут в более фешенебельный и респектабельный город. Где его сыновья быстро пойдут в гору.
В животе заурчало. Немудрено. В суете дня он даже не успел как следует подкрепиться. А когда подумал об этом, то пирогов уже и след простыл. Не осталось ни крошки. Кое-где даже вспыхнули беспорядки, народ не поделил пироги. Слава богу, министр к тому времени уже уехал.
При мысли о пирогах Антуана у мэра засосало под ложечкой. Может быть, все-таки наградить его каким-нибудь орденом?
Раздался тихий, жалобный звук. Мэр подумал было, что это снова бурлит у него в животе, но оказалось, что проснулся малыш. Открыв заспанные глазенки, он внимательно и серьезно посмотрел на мэра. Ах, какая чу́дная кроха. Непроизвольно склонившись над ребенком, мэр потянул носом. Прежде он понятия не имел, как пахнут дети. Но что за знакомый аромат? Столь божественный и пьянящий? Он вновь склонился над сыном и глубоко-глубоко вдохнул.
Аромат был сладковато-пряный с горчинкой.
Мэр невольно облизнулся.
Лишь поздней безлунной ночью закончил свой рассказ Старшебрат. Темнотища стояла такая, что хоть глаз выколи. Часовой сменил позу. Поначалу послышалось шуршание, затем он принялся что-то жевать, чавкая при этом чем дальше, тем жаднее.
Когда Старшебрат проснулся, было по-прежнему темным-темно. Голос зазвучал справа, прямо ему в ухо, от Часового разило пивом с примесью инжира.
– Как его звали на самом деле?
– Кого? – не понял Старшебрат.
– Брата Нинетты, Лоботряса III.
– Не знаю, – ответил Старшебрат.
Что-то острое прижалось к шее Старшебрата.
– Знаешь, – огрызнулся Часовой.
Любой другой в столь затруднительном положении просто произнес бы какое-нибудь имя, но только не Старшебрат.
– Это всего лишь история, – зевнул он. – И клинок на моей шее делу не поможет. Кстати, почему ты не спрашиваешь, что случилось с Нинеттой? Поймали ли пекаря и съели ли жители Бадума собственных детей? Какое значение имеет имя?
– Жизненно важное, – сказал Часовой.
– Тогда почему бы тебе самому не дать ему имя?
Раздался всхлип, переходящий в рев. Острие сабли больше не холодило шею. Часовой исчез. Старшебрат слышал, как тот уходил. У него была шаркающая походка.
На рассвете, когда солнце едва-едва выглянуло из-за горизонта, Старшебрат написал письмо братьям. О своих приключениях по дороге на войну, об унесенной ветром шляпе, о дереве, на котором спал, и, разумеется, о Часовом, чуть не прикончившем его из-за имени. Вверху он сделал приписку:
НЕ читайте это письмо Младшебрату. Его так легко расстроить. Скажите ему, что на празднике мне очень весело.
История второго старшебрата
Было у него ЧЕТЫРЕ брата, и все младшие.
Когда-то имелся еще и старший брат.
Но тот первым отправился на войну.
Второй Старшебрат серьезно относился к своим обязанностям, заменяя братьям старшего брата и родителей одновременно. И делал он это гораздо лучше Старшебрата, который был смел, но не очень заботлив.
Второй Старшебрат чинил протекающую крышу, мирил братьев, когда они ссорились, заставлял их мыть уши, чистить носы, готовил еду из той малости, что еще приносил огород, а по вечерам укладывал Младшебрата в постель. После ухода Старшебрата тот спал с мандолиной в обнимку.
– Где Старшебрат? – всякий раз спрашивал он.
– Ты прекрасно знаешь где.
– Но почему его отпуск длится так долго?
– Перестань задавать глупые вопросы.
– И что это за праздник такой…
– Тс-с, Младшебрат.
– …на который пригласили только нашего брата…
– Спи, Младшебрат.
– …и больше никого?
Когда вопросы, как молоко, закипали в нем, грозя выплеснуться через край, оставалось одно-единственное средство.
Братья рассказывали ему истории.
Истории его успокаивали.
Как бы тревожно ни было на душе Младшебрата и в его маленьком сердце, истории, рассказанные ему в кровати, за столом, возле курятника или вечером у костра, утешали его, повергая в мечтательное настроение.
Каждый из братьев отличался каким-то особым дарованием, но одним талантом обладали все пятеро – несравненным талантом рассказчика.
Спустя год после отъезда Старшебрата из Министерства Войны пришло новое послание, адресованное «старшему брату в доме».
Как это УДИВИТЕЛЬНО.
Можно сказать, ПОТРЯСАЮЩЕ.
Все эти солдаты, сражающиеся за МИР.
В министерстве уже не раз пускали слезу
От ЧИСТОГО УМИЛЕНИЯ!
Вот это патриотизм!
Уже затеплилась НАДЕЖДА.
На скорую ПОБЕДУ.
Буквально в этом месяце, а может, даже НА ЭТОЙ НЕДЕЛЕ!
Старший брат может ее приблизить.
Эту ПОБЕДУ.
И лучше ему НЕ отказываться.
Пост номер 7787.
Пусть не забудет принести ДАР НА БЛАГО МИРА!!!
– Я тоже хочу пойти на этот праздник, – говорил Младшебрат.
– Тебе нельзя, – отвечал Второй Старшебрат.
Второй Старшебрат оставил Младшебрату шарф. В доме дуло из всех щелей, а ребенок он был зябкий.
Лето на равнине было в самом разгаре. Знойный воздух дрожал над неподвижным пейзажем.
Шлагбаум извивался вдали точно лента.
Смахнув со лба пот, Второй Старшебрат счел, что это очередной мираж. Оптические иллюзии уже не раз возникали на его пути: рынок, заваленный арбузами, город с журчащими фонтанами на каждом углу, тенистая пальмовая роща, полная прохлады. Однако все эти видения по мере приближения неизменно тускнели и растворялись в воздухе. Поэтому он поверил, что перед ним действительно шлагбаум, только когда, едва держась на ногах, за него ухватился.
Обойти его, что ли, подумал Второй Старшебрат, но остался стоять на месте. Наверное, я слишком устал, а может, именно так
