теперь идите домой и готовьтесь. Учитесь хорошо и родителей слушайтесь.
— Мы сильные будем. Вот увидите, — уныло сказал Женька. Я кивнул головой. Конечно, мы будем тренироваться и сможем стрелять из любого положения И вообще настоящими спортсменами станем. Если бы мы раньше знали про войну, то теперь бы тоже не краснели. У нас в школе такой физкультурный зал и кружки разные...
— А когда мы подготовимся, то можно — снова придём? — спросил Женька.
— Обязательно! — ответил военком и попрощался с нами за руку.
Когда мы вышли на улицу, Женька буркнул:
— Можно было на фронт попасть, а ты...
— Чего? спросил я.
— Расчевокался, — огрызнулся Женька. — Из-за тебя провалились. Ты сразу и меня засыпал... Понял?
Несколько минут мы шли молча. Потом я сказал:
— Ты не злись. У тебя пушка. Винтовка ни к чему, а вот я...
Женька кисло улыбнулся и ничего не ответил.
Когда мы вышли на Геслеровский проспект[7], неожиданно взвыли сирены, женщина с противогазом на плече потащила нас в укрытие. Пока мы бежали до щели, в небе послышался прерывистый гул. Казалось, где-то вдалеке гудит пчелиный рой.
Только с перерывами. Гулко застучали зенитки. Я замедлил бег и посмотрел вверх. В небе вспыхивали белые облачка разрывов. Они быстро расцвечивали синеву неба. Выше разрывов я увидел сразу три самолёта — один впереди и два по бокам и чуть позади.
— Быстрее, ребята! — прокричала женщина, подталкивая нас ко входу в щель. Когда за нами захлопнулась дверь, я услышал прерывистый свист.
— Бомбят! Ложись! — Срывающийся голос прорезал полутьму убежища. Кто-то толкнул меня, и я упал на мокрый пол. Чудовищный грохот оглушил меня. Мне показались, что на нашу щель, прямо на меня падает что-то огромное. Я хотел вскочить на ноги, но чья-то сильная рука снова прижала меня к полу.
Грохот постепенно затихал, с потолка щели сыпалась земля. Где-то в другом конце убежища послышался плач ребёнка. Я боимся пошевелиться. Мне казалось, что за эти минуты у меня, наверное, оторвало или руку, или ногу...
Кто-то зажёг потухшую во время бомбёжки свечу. В её сером свете я увидел присыпанные землёй доски пола.
— Дальше полетели, — скалив мужчина в кожаной тужурке. Я вгляделся в него и узнал Василия Васильевича — папиного сослуживца и отца Петьки Ершова, который со мной и Женькой в одном классе.
Василий Васильевич стряхнул землю с тужурки и брюк, сел на скамейку, которая тянулась вдоль всей щели. Поднялся с пола и Женька, и все остальные вставали.
Где-то вдалеке-слышались разрывы бомб. Удалялись и хлопки зениток.
Какая-то женщина прошла мимо нас к выходу из щели.
— Я должна выйти... Моя мать дежурит у дома... Я должна... Может быть, наш дом...
Дежурный не выпустил женщину из убежища. Она села возле Василия Васильевича и всё время спрашивала:
— Вы уверены, что что не в наш дом бомба попала?.. Уверены?..
Василий Васильевич хмурился и говорил, что уверен. Открылись дверь щели, и кто-то прокричал:
— Граждане! Можете выходить. Отбой воздушной тревоги.
Женщина, что сидела около Василия Васильевича, рванулась к выходу и быстро исчезла.
Когда началась тревога, напротив щели, в которой мы спрятались на другой стороне улицы был красивый каменный дом. У арки сидела старушка с противогазом на коленях — дежурная. Теперь не было ни дома, ни старушки. Только стены да груды дымящихся кирпичей. В воздухе повисли лестничные марши.
Сандружинницы укладывали на носилки рядом с женщиной маленькую девочку с окровавленным лицом.
Подъехали два грузовика. С них соскакивали девушки в сапогах и гимнастёрках, с лопатами и ломами — дружинницы местной противовоздушной обороны. Они будут раскапывать развалины, потому что под обломками есть люди...
Домой мы возвращались молча. Перед глазами у меня всё стояла то женщина, которая рвалась из щели, то девочка с окровавленным лицом. Женька, наверно, тоже о них думал.
Уже возле дома Женька сказал как-то растерянно:
— Надо что-то придумать... Надо скорее на фронт...
В то время я не придал его словам особого значения.
А именно тогда в Женькиной голове зародился план, который потом принёс мне много неприятностей.
«БОКСЁРСКАЯ» МАЗЬ
— До первой крови! — объявил Женька и стал руки натирать какой-то вонючей мазью.
— А это чего у тебя? — спросил я.
— Боксёрская мазь, — ответил Женька и спрятал баночку в карман.
— А мне дашь боксёрской мази?
— Ушлый какой! — ухмыльнулся Женька. — Чтобы меня же нокаутировал, да?
— Это как? — не понял я.
— Марала! — сказа я Женька снисходительно. — Даже слов боксёрских не знает.
Мне стало очень стыдно. Я попросил Женьку объяснить эти слова.
— За каждое слово, — сказал Женька, — буду выдирать у тебя по две волосины. Понял?
— Ладно, — согласился я. — Давай. Выдирай.
Мы стояли друг против друга между двумя сараями. Один проход был завален дровами, а другой почти упирался в дом. Над головой сияло небо. Место было самое подходящее для всяких секретных дел.
— Нокаутировать, — говорил Женька, — это когда я тебя шмякну так, что и не встанешь. Понял?
Я мотнул головой, хотя мне совсем не нравилось, что Женька так про меня говорит.
— Башку подставляй! — потребовал Женька. Я наклонился и глаза зажмурил. «Ничего, — думал я. — Две волосины — это ерунда. У меня их много, и велю тренировать надо». Женька не спеша рылся у меня в волосах, а потом как дёрнет. В тяглах у меня будто молния блеснула, и больно стало так, что я не стерпел и закричал:
— Я вот тебе дам!
— Трус! — сказал Женька, — Из-за двух волосин барахлит, как испорченный мотор.
— Если бы ты две взял, а то... — стал я оправдываться.
— В боксе, — загадочно сказал Женька, — главное дело — правила выучить. Вот если знаешь их, никто тебя не победит. Потому что самые сильные люди придумали это.
- А ты знаешь? — недоверчиво спросил я.
— Спрашиваешь ещё!.. Да я эти правила во сне вижу. Мне отец, когда этот... — Женька осмотрелся по сторонам и закончил шёпотом: — Когда пистолет свой дал, то и правилам научил. Без них нельзя. Понял?
— Отец тебе пушку дал... — поправил я и задумался — не травит ли Женька.
