удовольствия от близости, но в этом нет ничего страшного и нужно думать о том, как родить и вырастить здоровых детей, — на то и даны природой все аппетитные изгибы, выпуклости и впадины. А удовольствие положено только мужчине — ведь от этого зависит и рождение ребенка, и поддержание крепкой семьи.
— Но, — добавила мать в заключение с таинственным видом. — Это все только между нами, девочками, имей в виду, Нери! Для мужа всегда нужно быть в готовности и вдохновении. Ни один мужчина не должен догадываться, что с женой что-то не так, а уж слышать про то, что у нее болит голова или еще не дай бог что… Его дело — быть опорой, стержнем брака и семьи, а дело женщины — создавать для него зону покоя и отдыха, и в этом путь к взаимной гармонии.
После этого Нерина уже не стала спрашивать Надежду Павловну о главном: как ей свыкнуться с «любвеобильностью» своего парня. Вопреки недовольству родителей она именно тогда и приняла решение отправиться в длительную поездку в Эфиопию, в которую студенты записывались добровольно. Костя учился в другом вузе и она, уезжая, подумала, что этот перерыв прояснит окончательно все перспективы их странной «помолвки».
Сейчас же все это казалось Нерине далеким и не стоящим испорченных нервов. Эфиопы, веселящиеся на празднике, смотрели на всех вокруг с открытыми задорными улыбками и Нерина почувствовала, что сама улыбается так же искренне, без прежнего стеснения и страха.
С необычным волнением она направилась в бар, где вчера увидела прямо перед собой одного из этих таинственных людей, почти пришельцев, похожих на живые произведения искусства, — цветные блики бус переливались на их коже будто пятна масляной краски на темном холсте.
За столиками в баре собралось много народа, из динамиков звучала бесшабашная латиноамериканская мелодия, и на маленький танцпол вышел Айвар в паре с невысокой молоденькой негритянкой, одетой в ярко-желтый топ и короткую юбку с позолоченным поясом. Смелый наряд подчеркивал красоту ее точеной фигуры. Они стали танцевать, двигаясь с явным эротичным подтекстом, и это заметно нравилось им самим. К удивлению Нерины, Айвар при своих габаритах обладал такой же легкостью и пластикой, как у девушки, и уверенно руководил танцем. Затем они выдержали секундную паузу и партнерша что-то весело сказала громким гортанным голосом, после чего Айвар в одно мгновение поднял ее в воздух и она, обхватив его ногами за талию, повисла вниз головой, так, что едва не коснулась пола.
Публика восторженно захлопала, и Нерина поймала себя на том, что любуется Айваром с примесью еще какого-то странного, тревожного чувства, похожего на ревность. Ей вдруг захотелось побыть такой же, как эта негритянка, которая так откровенно радуется жизни и не думает про образование, статус, правильное супружество и мнение общества. А еще рядом с ней был такой необыкновенный парень, который сейчас тоже выглядел беззаботным и счастливым. Интересно, связывало ли их что-то помимо танца? Наверняка да…
Вскоре Айвар подошел к Нерине, улыбаясь. Танец был таким энергичным, что из-под его густых волос, как она заметила, еще стекали ручейки пота.
— Просто супер как вы выступали! — искренне сказала Нерина. — А что она тебе сказала, если не секрет?
— Что сказала? А, тогда… Сказала «Уронишь — убью!» — рассмеялся Айвар. — Впрочем, она всегда так грозится! Как видишь, пока ни разу не уронил.
Когда он освободился, они снова разговорились, и парень с удовольствием вспомнил и о разводящихся мостах, и о вычурных барельефах на исторических зданиях, и о декабрьской «полярной ночи», и о прогулках под дождем, и об ароматах местных булочных и хлебозавода.
Нерина хотела расспросить его поподробнее о жизни в деревне, но Айвар не желал вызвать у нее жалость и в основном рассказывал про общие беды эфиопского простонародья. Она в свою очередь поведала ему немало старинных и новомодных легенд о мистическом Петербурге, которые он слушал с особенным интересом.
— Знаешь, сколько Питеру приписывается проклятий от царей, историков, писателей? — вдохновенно говорила Нерина. — Уж не знаю, есть ли там хоть слово правды, но когда сама по нему гуляю в поздний ноябрь или еду по шоссе мимо леса, всегда думаю: не божий дух здесь живет…
— Может быть! Вот Гумилев, по-настоящему верующий, а по-моему, совсем «не божий» поэт, родился в Петербурге, а потом скитался по Африке, писал про ее ритуалы и жуткие тайны. И мне всегда казалось, что у него в стихах о России такая же концентрация ужаса, что и про какое-нибудь озеро Чад или Экваториальный лес.
— Удивительно, что ты помнишь. Сейчас Гумилева и в России-то мало кто читает, тем более наизусть, — заметила Нерина с восхищением.
— Ну, я же абиссинец все-таки. Мало кто из русских поэтов нам посвящал стихи, верно? Мы это обязаны помнить.
— А в бога ты веришь? — неожиданно спросила девушка, будто его слова навели ее на какие-то новые мысли.
— Я верю в потустороннее, Нери, а уж как там оно называется, неважно. Уверяю тебя, что и тут, и в России религию воспринимают именно так, хотя для виду и говорят про христианство и прочие ярлыки. Люди не терпят необъяснимого, им непременно надо что-то придумать и красиво оформить.
— Да, это точно! — воодушевилась Нерина. — Я именно так думала, когда изучала живопись и графику Серебряного века. По-моему, кружки «Голубая роза» и «Мир искусства» были последними оплотами искренности в русской изобразительной культуре. Вот соцреализм и послевоенный «суровый стиль» — это, как я думаю, просто способ выживания и адаптации творчества под общественные катастрофы, а так называемое современное искусство — и вовсе спекуляция на стадных чувствах обывателей. Ой…
Она запнулась и Айвар, поняв ее замешательство, усмехнулся:
— Я знаю, что все это значит, не стоит меня недооценивать.
Нерина, поняв, что он не обиделся, с облегчением улыбнулась. После этого она стала регулярно приходить в бар, и если Айвар тоже был свободен, они за долгими беседами гуляли по Аддис-Абебе. Девушка поняла, что без него никогда не узнала бы многих живописных, но безобразных и нездоровых тайн города. Во многие места иностранцам без черных было опасно заглядывать даже группой, не то что поодиночке. В нищих кварталах жилые дома были сколочены из листов жести, напоминали полуразвалившиеся гаражи-«ракушки», которые девушка не раз видела в Питере. Узкие проходы были завешены сушащимся тряпьем и местные бедняки добывали себе пропитание как умели. Одни, примостившись на пороге жилища, чинили обувь, другие обустроили в крошечной клетушке парикмахерскую, третьи торговали какой-нибудь убогой утварью. Попадались также попрошайки и проститутки, которые в сравнении с персоналом из баров
