class="p1"> - Так-таки и мистического? - удивился Тойво.
Еще и ОГПУ нету, а уже какие-то мистические отделы создаются — странно это как-то.
- Ну, на самом деле, конечно, никто не станет так в открытую обзывать подразделение, где будут заниматься сверхъестественными изысканиями, чтением мыслей на расстоянии и колдовством. Его наименование будет для конспирации таким: «Шифровальный отдел». И баста, карапузики.
ОГПУ еще нет, шифровальный отдел не создан, на какие же средства Барченко отправился в Ловозеро?
- Спрашивать, кто будет этим делом руководить, полагаю, бессмысленно, - сказал Тойво.
Только что сбросивший с себя должность полпреда ВЧК Туркестанского фронта, Бокий, наконец, будет заниматься делом по «душе», или что у него там вместо нее. Конечно, теперь он начнет подбирать себе кадры, и эта мысль несколько встревожила Антикайнена.
- Чего закручинился? - поинтересовался Куусинен, от которого не скрылось перемена настроения Тойво.
Тот вздохнул и, немного замешкавшись, ответил:
- Как бы сделать так, чтобы товарищ Бокий не был слишком навязчивым в требовании работать на него?
- Никак, к сожалению.
С тем и распрощались. Догадки Антикайнена обретали все более реальные формы, оставалось только ждать такого же от догадок самого Куусинена.
Не прошло и полгода, как предсказание Отто сбылось: 1 марта 1921 года разразился мятеж.
28 февраля в Кронштадте 14 тысяч моряков и рабочих выступили против власти коммунистов, была принята Резолюция: вернуть гражданские свободы, признать политические партии, провести новые выборы в Советы. Какие-то дурацкие лозунги для стихийного бунта. Если же он был не стихийным, то каким же образом удалось склонить на сторону восстания пришедших в Военно-Морской Флот новобранцев из числа крестьян и, так сказать, пролетариата?
Им-то политика всегда была до одного места. Может, продовольствия не хватало? Или дисциплина была чрезмерной — такой, что терпеть было невмоготу? Или какие-то до сих пор дремавшие классовые противоречия?
Вот краснофлотский паек той зимы: 1,5 - 2 фунта хлеба, четверть фунта мяса, четверть фунта рыбы, четверть - крупы, пятая часть фунта сахара в одну матросскую харю. Перевод фунтов в граммы показывает, что с кормежкой дело обстояло вполне приемлемо: 1 фунт равнялся 400 грамм. И все на один день!
Питерский рабочий имел в два раза меньше, а в Москве за самый тяжелый физический труд рабочие получали в день чуть больше полфунта хлеба, пятидесятую часть фунта мяса или рыбы и сороковую часть фунта сахара.
У краснофлотцев лицо добрело, а излишки фунтов отдавались продажным девкам, чтобы те тоже отдавались течению скоротечных матросских романов. Также можно было меняться с кем-нибудь на что-нибудь. Например, на сы-ма-гон.
В матросы была очередь. А если какой-нибудь историк говорит, что туда молодых крестьян и пролетариев насильно загоняли, то плюньте ему в глаз. Любой крестьянин за лишний фунт удавится, или удавит — уж такое у этого крестьянина испокон веку нутро крестьянское. Он на грамм может наплевать, но не на фунт!
Дисциплина, конечно, мешала вольнице, но на кой черт тогда сдался военно-морской флот, если каждый будет делать только то, что сам себе позволяет? Конечно, «Оптимистическая трагедия» Всеволода Вишневского, матросы-анархисты Вожак, Сиплый, матрос-коммунист Вайнонен, «Ну, кто еще хочет попробовать комиссарского тела?» и все такое — это образность. Но даже там побеждает порядок и устав. Так что невмоготу никому не было, каждый матрос выполнял свои обязанности и не очень страдал от этого.
Может быть, конечно, политическая зрелость краснофлотцев толкнула их на мятеж, но вряд ли. Их лозунги, которые они выдвигали иногда противоречили друг другу.
1 марта на Якорной площади Кронштадта собралось не менее 15 тысяч человек. Народ шумел и ждал, что скажет приехавший через покрытый подтаявшим льдом залив один из вождей Советского государства. Прибыл самый «безобидный» председатель ВЦИК Калинин. Наверно, ставка была сделана на национальность — более русского человека по внешности во всем правительстве было не найти.
Матросы встретила Михаила Ивановича аплодисментами - не побоялся, приехал. Калинин раскланялся и расшаркался, поднял руку, чтобы его послушали. На руку, конечно, отреагировали правильно: прислушались, потому что не каждый день первые лица государства с визитом в Кронштадт жалуют. Да не один, еще и жену с собой взял! Ни охраны, ни каких-то сподвижников — никого!
Все просчитали, все прикинули парни из ГПУ. Всероссийский староста внешним видом очень располагает — добрый и покладистый. Жена рядом — значит, доверчивый, не предполагает, что худое могут матросы сделать. Уважает демонстрантов, значит, и демонстранты его будут уважать.
А ведь знали уже, в чем тут собака порылась: вчера на общем собрании команды линкора "Петропавловск" приняли резолюцию за перевыборы в Советы, но без коммунистов, за свободу торговли. Резолюцию поддержала команда второго линкора - "Севастополь" - и весь гарнизон крепости.
Советы, типа, оставить, но коммунистов убрать. Коммунистов — наругать и отправить их из флота по домам. И свободу торговли разрешить: излишки фунтов продовольствия, чтоб женщины любовью торговали, чтоб водку, а не сы-ма-гон. Это резолюция половины «Петропавловска».
Вторая половина согласилась, но дополнила: советы оставить, но эсеров — тоже убрать.
«Севастополь» обрадовался резолюциям и внес свое предложение: советы, конечно, оставить, но меньшевиков — убрать.
Весь гарнизон закричал «ура» и решил: советы оставить, но всех убрать.
- Так какие же это будут Советы, коли из них всех людей убрать? Кто останется советчиком? - вопросил к собравшимся Каланин.
- Беспартийные останутся! - нашелся Тукин, мастеровой электромеханического завода, член ревкома мятежа.
- Большевики — тоже останутся! - возразил ему член ревкома Романенко, содержатель аварийных доков.
- И эсеры! - нахохлился Орешин, заведующий 31 трудовой школой, тоже член ревкома.
- Да все останутся! - заволновалась толпа.
- Вы желаете многопартийность? - попытался уточнить Михаил Иванович, а его жена деликатно но достаточно громко высморкалась в платок.
- Не извольте сомневаться, - сказал ему Петриченко Степан Максимович, главный руководитель восстания. - Мы никого не желаем.
- Мишенька, не пора ли нам на перекур? - спросила Калинина Калинина.
- Сто грамм бы сейчас, - сквозь зубы прошипел ей муж, и она согласилась: или даже двести! - Это какое-то новгородское вече, а не восстание. Где реки крови? Где горы трупов? Где зверства и разрушения?
- Да-с, - охотно закивал головой Степан Максимович. - Вече-с. Это, с позволения сказать, и есть наш Совет-с. Нам насилие-с не нужно.
- Да что же вам нужно? - громко спросил Михаил Иванович.
- А вот послушайте-с народ-с!
Народ уже, оказывается, пытался доходчиво объяснить председателю ВЦИК. «Кончай старые песни!», «Хлеба давай!», «Музыку!», «Цирк Шапито!» - орали
