Солнце поднималось над горизонтом, бесконечно радостным светом заливая пляж, на который одна за другой набегали морские волны. Миле показалось, что она слышит, как шипит белая пена волн и позвякивает галька. По берегу шел молодой юноша. Его темные волосы трепал морской бриз. Мила узнала его сразу же, хотя сейчас он выглядел младше и лицо его не было таким холодным, как в воспоминании Казимира Послушника, старого Девятого Ключника, поведавшего Миле правду о ее происхождении. В этом воспоминании Асидоры Даниил был таким же красивым, но выглядел он все же иначе. Его рубашка с короткими рукавами была расстегнута, а брюки закатаны до середины икр. Улыбаясь беззаботной мальчишеской улыбкой, он приближался, ступая по нагретой солнцем гальке босыми ногами. Его ладони были сложены лодочкой, как будто он что-то нес в них. Вот он подошел совсем близко, опустился на корточки и высыпал на гальку пригоршню морских ракушек. Они были красивые и разноцветные: жемчужно-белые, розово-золотые, серые с узорной белой каймой, — и казались настоящим сокровищем. Мила невольно залюбовалась ими.
Однако рассмотреть получше ей не удалось — морской берег заволокло туманом, исчезло море, солнце, молодой темноволосый парень, который был ее прадедом, и в сфере засверкали созвездия.
Несколько секунд спустя туман разошелся, словно занавес. По ту сторону занавеса стоял Даниил. Он был одет в нарядный костюм, волосы его были аккуратно причесаны, лицо словно отражало торжественность и значимость происходящего. Даниил повернул голову и посмотрел прямо на Милу пронзительными и яркими, как аквамарин, голубыми глазами. В этих глазах, как в зеркале, Мила вдруг увидела отражение Асидоры. Красивая черноволосая девушка была одета в свадебное платье. Она улыбалась…
Туман безжалостно поглотил Асидору, и Мила почувствовала разочарование от того, какой мимолетной на этот раз была ее встреча с прабабушкой. Секунд десять Мила наблюдала за движением тумана в миниатюрной мнемосфере. Когда туман упал, она увидела крошечную колыбель, в которой спал ребенок. Мила не могла узнать в новорожденной девочке свою бабушку, ведь та никогда не показывала ей свои детские фотографии, и все же догадаться, что это именно она, было нетрудно. Бабушка Милы была единственным ребенком Асидоры и Даниила.
Не испытав ни умиления, ни даже интереса, Мила только обрадовалась, когда мнемосфера вновь наполнилась туманом, скрыв от глаз колыбель с грудником. В голове, противореча здравому смыслу, навязчиво скреблась мысль, что ее обманывают — бабушка не могла быть ребенком! Да разве эта черствая, холодная, исполненная ненависти женщина, отправившая Милу в детдом, могла когда-то быть невинным младенцем?!
Невольно нахлынувшие воспоминания о тринадцати годах жизни в бабушкином доме вместе со Степанычем, не раз пытавшимся убить Милу, отступили, скрывшись в глубинах ее памяти, когда в мнемосфере вновь ожило прошлое Асидоры.
Мила увидела комнату, освещенную лунным светом. Створки окна были распахнуты настежь. Открылась дверь, и в комнату вошел Даниил. В нем уже не осталось почти ничего от того юноши, который собирал на пляже морские ракушки. Это был собранный, холодноватый молодой мужчина с властным изгибом рта — именно таким Мила видела Даниила в воспоминании старого букиниста с улицы Девяти Ключников.
Даниил сделал несколько шагов в глубь комнаты, и вдруг его глаза расширились от изумления. Его губы что-то беззвучно прошептали, он попятился, но почти сразу подался вперед — очень медленно, словно каждый шаг давался ему с трудом. Его взгляд, устремленный в сторону окна, выражал недоверие и сильное волнение. Миле показалось, что в тот момент в комнате, освещенной лунным светом, застыло время. Но вот Даниил бросился к окну, и одновременно всё — и комната, и оконный проем, и Даниил — стали отдаляться от Милы. Несмотря на то, что расстояние между ней и Даниилом увеличивалось с каждой секундой, Мила заметила, что удивление в голубых глазах ее молодого прадеда сменилось пониманием и холодной, пугающей яростью. В этот момент за его спиной что-то сверкнуло, и Мила машинально перевела взгляд. Там стоял трельяж. В зеркале отражалось окно с распахнутыми настежь рамами и темное ночное небо в оконном прямоугольнике. На фоне неба парила птица. Она удалялась все дальше и дальше, пока не растворилась в ночи. Почти тотчас на смену ночи пришел туман. Он сделал в мнемосфере лишь один неторопливый виток и растаял.
Когда Мила очнулась, в руках она держала прозрачный и пустой шарик — прошлое словно бесследно исчезло.
В памяти Милы сами собой всплыли слова Мантика Некропулоса, одержимого местью некроманта, который в прошлом году похитил Милу и Бледо:
«Асидора не соизволила сообщить своему жениху, что он берет в жены ведьму. Он узнал об этом только спустя год после рождения их ребенка. И когда обман раскрылся, одураченный муж не смог смириться с тем, что женат, на ведьме. Он возненавидел ее, а вместе с нею все, что связано с колдовством. И решил истребить всех магов, до которых сможет добраться».
Теперь Мила знала, как это случилось. Даниил случайно увидел, как его жена обернулась птицей. Наверное, Асидоре в ту ночь очень нужно было оказаться где-то в другом месте, и она выбрала именно этот способ покинуть дом. Возможно, из-за того что так было быстрее. Или попросту потому, что для колдуньи, которой была Асидора, это было так же привычно и естественно, как для обычного человека ходить пешком. В ту ночь Даниил узнал о ней правду.
Наверняка сначала в его мыслях была сумятица, он мог лишь строить догадки. Но ведь он увидел, как его жена обернулась птицей! Что еще могло в первую очередь прийти ему на ум, если не слово «ведьма»? Мила ничуть не сомневалась, что, когда по возвращении Асидоры Даниил потребовал у нее объяснений, его жена рассказала ему правду о том, кто она.
Как ни странно, но Мила вполне понимала, какие чувства испытывал ее прадед. Он ощущал себя обманутым. Возможно, ему в голову приходили мысли, что его жена даже не человек, что она, не исключено, приворожила его каким-нибудь колдовством, и все это время он был лишь марионеткой в руках коварной ведьмы.
Даниил был под властью суеверий, обиды, уязвленной гордыни — каким-то образом Мила знала это. Но при этом она не могла понять: как все эти мелочные чувства могли обернуться такой всепоглощающей ненавистью, какая родилась в душе ее прадеда?!
Перед глазами Милы словно наяву возник залитый летним солнцем пляж, море и Асидора, стоящая на берегу в ожидании своего жениха…
Он собирал для нее морские ракушки, у них родился ребенок, а когда все это сгинуло в смерче его ненависти, он просто выстрелил ей в сердце: хладнокровно и безжалостно.
Даниил Кровин для Милы был чудовищем.
Встав с кровати, Мила подошла к своему письменному столу. Открыла верхний ящик и достала шкатулку — темно-коричневую, с золотистого цвета металлическими уголками, — доставшуюся ей в наследство от Асидоры. Откинула крышку и беглым взглядом оглядела содержимое. Здесь был диплом мага, полученный ее прабабушкой по окончании Думгрота, три небольших свитка с Зачарованными посланиями, составленными Многоликом, маленький свиток с именами некоторых жертв Гильдии, найденный когда-то Милой возле Архива Думгрота, красновато-коричневая палочка из секвойи, которой Мила пользовалась на первом курсе, и угольно-черная палочка Нила Лютова, которую некогда похитил Лукой Многолик, а нашла в парке Думгрота Белка — с тех пор эта палочка так и хранилась у Милы. Последним предметом была небольшая цветная фотография с изображением ее мамы и рыжеволосого человека, как две капли воды похожего на Многолика. Со вздохом Мила посмотрела на маленький прозрачный шарик в своих руках, словно прокручивая в голове все те воспоминания своей прабабушки, которые он только что открыл ей, и аккуратно опустила мнемосферу Асидоры в шкатулку поверх остальных предметов.
