Антонина распалилась в пламенном негодовании. Щеки порозовели, маленькие глазки под густыми бровями прожигали насквозь. Откуда в этом чердаке под шлемом столько зависти и мстительности? Неужели царевна верит в то, что произносит?!
Она верила. И пыталась уверить других.
– Не достигнув необходимого возраста, – продолжила Антонина, – но зная при этом, что неправедные действия спишутся на ангельское происхождение и останутся без последствий, Тома обзавелась двумя невесторами неизвестной породы, из числа то ли чертей, то ли чужаков-людоедов. Одного она поставила нам командиром. Он с первой минуты плюет на закон, запрещающий брать в руки гнук, и даже бравирует своей преступной дерзостью. Это неслыханно. Я сообщу о нарушении закона немедленно, как только мы спасемся.
Не «как только», а «если», подумалось мне. И учитывая происходящее…
– Тоня, как ты можешь?! – Кристина вытянула больную ногу перед собой и оперлась сбоку на утонувшую в траве ладонь. – Еще издеваешься: «как только спасемся». Кто нас спасет? Сами? Ты даже еды сама добыть не можешь. Из пещеры от смерти и многого другого нас спасла Тома, а сейчас спасает ее друг Чапа. Сказано: не враждуй на сестру свою в сердце своем…
– …И обличи ближнюю свою, и не понесешь греха, – с удовольствием закончила фразу Антонина. – Вот! Знание о преступлении и недонесение не менее преступны, чем само преступление.
– Ближнюю свою! – уцепился я за соломинку. – Не ближнего. Я – мужчина.
– Под ближней имеется в виду…
– Говорю! – громко перебил я. – Обвиняю Антонину, как там тебя…
– Меланьину, – напомнила Кристина позабытую мной фамилию.
– …В корыстной трактовке и собственных толкованиях буквы закона!
– Это неправда! – Антонина побелела.
– В присутствии свидетелей Кристины Есениной и Майи…
– Береславиной, – быстро подсказала курносая царевна.
– Береславиной, – повторил я, – также обвиняю Антонину Меланьину в том, что зная о ношении мной гнука с целью самообороны и защиты жизней учениц школы, она не менее преступно покрывала с ее точки зрения возможное, как она его теперь называет, преступление в течение двух суток, пока считала эту самооборону защитой себе самой. Когда она поняла, что спаслась, решила обвинить других в том, что они делали не только возможное, но и невозможное для ее спасения, рискуя своими жизнями ради спасения ее жизни. Ответь, ты знала, что я спасал тебя из плена рыкцарей с помощью гнука?
Антонина окаменела под моим взглядом.
– Ну…
– Да или нет?
– Я не присматривалась…
– Прошу свидетелей заметить, – ликующе заострил я внимание, – обвиняемая пытается солгать в свое оправдание. Гнук в моих руках не заметить было нельзя, с его помощью я освободил всех, он был на мне с первой минуты до нынешней. А как же заповедь седьмая – не произноси ложного свидетельства? Так видела ты гнук с момента освобождения, Антонина Меланьина, или нет? Как думаешь, что по этому поводу скажут еще двенадцать свидетельниц?
– Видела, – вылепила Антонина мертвецки-бледными губами.
Я смягчил тон:
– Прошу отметить – обвиняемая призналась сама, без давления, при свидетелях. Довольно долго, в течение двух суток, совесть обвиняемой была спокойна. Некоего нарушения закона, если оно осуществлялось на благо самой обвиняемой, она не замечала. Значит, нарушения закона не было, иначе его заметили бы все. Но пятнадцать носительниц высоких фамилий, которых можно опросить в любую минуту, видели только самозащиту. Теперь обвиняемая пытается оклеветать присутствующего здесь спасителя и даже отсутствующую спасительницу, которая не имеет возможности сказать слово в свое оправдание. Но сказано: соблюдайте все уставы и все законы вам данные, исполняйте их – и не свергнет вас земля, которую вам дали жить. Да постигнет кара разрушителей и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала!
Хорошо же нам в школе вдолбили эти молитвы.
– Алле хвала! – в два голоса поддержали меня Кристина и Майя.
Антонина села на землю, ее остановившийся взгляд смотрел внутрь.
– Ты отказываешься славить Аллу-всесвидетельницу, да простит Она нас и примет? – снова закипятился я.
– Нет, что ты! Алле хвала! – раздался мгновенный выкрик.
Я повернулся к Майе и Кристине:
– Как думаете, рассказывать ли о нынешнем недоразумении, когда попадем к царберам?
Первой обрела речь Майя.
– Думаю, не надо.
Кристина все еще не верила глазам. Глядя на живого меня, прыгнувшего за порог смерти и назло всем выпрыгнувшего обратно, она просто кивнула.
– Вот и ладушки, – в тридцать два зуба улыбнулся я. – Забыли. Но если кто-то напомнит…
– Никогда, – испуганно проговорила Антонина.
Я облегченно выдохнул.
Сверху сквозь кроны кое-где пробивалось темнеющее небо. До ночи не дойдем. Через час стемнеет окончательно, а нам полчаса-час только до сигнального места. Если бы мы шли пустыми…
Пронзило спицей в задницу вплоть до мозга: что мы, вообще, делаем?! Зачем идти из места, где есть вода, еда и укрывающий лес и откуда враг уже ушел, на прежнее открытое место?
Вот что значит быть командиром. Все надеются, что он самый умный, а он только думает, что самый умный. Жизнь все расставляет по местам.
– Антонина, – позвал я.
Она посмотрела на меня одновременно испуганно-покорно и уничижительно-надменно, как обнищавший герцог на нувориша. С тем же уровнем послушания и доверия.
– Нет. – Я передумал. – Майя. Ты вроде бы лазишь хорошо. Надо вывесить сигнал, чтобы все шли к нам.
– Две вещи, – не преминула напомнить пришедшая в себя Антонина.
Едко так намекнула, что у Майи их всего две – рубашка и штаны.
– Мы будем ждать здесь. – Я одновременно передал информацию и как бы сообщил, что, дескать, не парься, никто тебя не увидит. – Вывесить лучше на палках, как можно выше, над любым деревом, которое видно из леска на горе. Там следят. Подашь сигнал, и сразу возвращайся.
Вставшая и замершая в таком положении Майя хлопнула ресницами:
– А если на обратном пути заблужусь?
– Тогда сначала выйди из леса и поднимайся в гору, пока не откроется вид сверху, затем разворачивайся и иди на оранжевое.
Майя все же сомневалась.
– Мне стоило бы, конечно, пойти самому, но… – Я показал на обездвиженную Кристину. Самостоятельно ей даже не привалиться к дереву, где недавно сидела Майя. – Если что-то произойдет…
А произойти может что угодно, в чем все не раз убеждались.
Несчастная Мисс Кудряшка не сводила с меня глаз. То ли тоже не хотела оставаться в лесу наедине со сварливой напарницей, то ли по другой причине – кто их, девчонок, знает? Всегда смотрят так, чтобы мы горы сворачивали и цветы дарили. Если б я что-то понимал в девичьих капризах – давно ходил бы в кино и на другие развлечения не с Томой, а в более интересной компании. А я ходил с Томой. В общем, это теперь, после всего, что случилось в последнее время, я, как надеюсь, стал таким умным (что, конечно же, совсем не факт, а желаемое, выдаваемое за действительное), потому что жизнь бурлит и каждый день дает новые знания. Но дает не по всем направлениям. Если в людях в целом разбираться стало проще, то девушки для меня по-прежнему оставались тайной за семью (или сколько их там) печатями. Мудрые люди говорили: «Всему свое время». Надеюсь, они говорили правду.
