Харран[69] ведут два пути. На одном из них не встречается ни одного населенного места, этот путь длиной в сорок фарсахов. На другом встречается много поселений и деревень, населенных большей частью христианами. Путь этот составляет шестьдесят фарсахов. Мы с караваном отправились по заселенному пути. Путь идет по чрезвычайно ровной долине, но столь каменистой, что верблюд не может ступить шагу, не наступая на камень.
В пятницу двадцать пятого Джумада-л-Ухра[70] четыреста тридцать восьмого года мы прибыли в Харран. По старому календарю это равняется второму числу месяца Азара. Температура там была в это время такая же, какая бывает в Хорасане в день Нового Года. Уехав оттуда, мы прибыли в город, называемый Каруль. Какой-то благородный человек пригласил нас к себе в гости. Когда мы пришли, вошел араб-бедуин и подошел ко мне. Ему было лет шестьдесят. — Научи меня Корану, — сказал он. Я начал читать ему слова: — Скажи: я прибегаю к господину людей,[71] — а он повторял за мной. Когда я дошел до слов: — против джинов и людей, — он сказал: — Я хочу также выучить суру. Видал ли ты людей ... — Эта сура по длиннее, чем та, что ты выучил, — ответил я. — А какая это сура “Несущая дрова”?[72] — спросил он. Он не знал, что в суре: “Пусть отсохнут” (руки Абу-Лахаба) говорится: “хаммалет-алхатаб”, а не “наккалет-ал-хатаб”. — Но сколько я ему не повторял в ту ночь суру: “Скажи: я прибегаю к господину людей”, — он так и не смог заучить ее, этот шестидесятилетний араб.
2
СИРИЯ. ТРИПОЛИС И БЕЙРУТ
В субботу второго Раджаба четыреста тридцать восьмого года[73] мы приехали в Серудж, через два дня после того переправились через Евфрат и прибыли в Менбидж; это первый город из городов Сирии. По старому календарю это соответствовало первому числу месяца Бахмана, и температура была чрезвычайно приятна. За городом не было ни одной постройки.
Оттуда мы проехали в город Алеппо. От Мейяфарикина до Алеппо сто фарсахов. Я нашел, что Алеппо — прекрасный город. Он окружен стеной, высоту которой я определил приблизительно в двадцать пять араш, и есть там и замок, выстроенный на скале. Мне кажется, что Алеппо не меньше Балха, он густо заселен и все строения соприкасаются. В этом городе взимают пошлину с товаров, идущих через Сирию, Рум, Диарбекр, Египет и Ирак, и из всех этих стран туда наезжают купцы и торговцы. В Алеппо четверо ворот: Баб-ал-яхуд,[74] Баб-Алла,[75] Баб-ал-Джинан[76] и Баб-Антакиэ.[77] Базарным весом там служит ратль Захири, составляющий четыреста восемьдесят дирхемов.[78]
Когда оттуда едут на юг, то, проехав двадцать фарсахов, попадают в Хама, далее лежит Химе, до Дамаска от Алеппо пятьдесят фарсахов, до Антиохии двенадцать и столько же (т. е. еще пятьдесят) до Триполиса. Говорят, что оттуда до Константинополя двести фарсахов.
Одиннадцатого Раджаба мы выехали из Алеппо, в трех фарсахах была деревня, называемая Джунд Киннесрин. На другой день, проехав шесть фарсахов, мы прибыли в Сармин, город, где стен не было.
Мы проехали еще шесть фарсахов до города Мааррат-ан-Ну'ман, там была каменная стена. Это населенный город, у ворот его я увидел каменный столб, на нем было что-то написано другим, не арабским, шрифтом. Я спросил у кого-то, что это такое. — Это талисман против скорпионов, — ответил он: — в этом городе никогда не бывает скорпионов и они не заходят сюда; если же их привезут откуда-нибудь и пустят, они тотчас же убегают и не входят в город. — Высоту этого столба я определил приблизительно в десять араш. На базарах этого города я видел очень много товара. Соборная мечеть его построена на возвышении посреди города, так что с какой бы стороны в нее ни пожелали войти, при этом надо подняться на шестнадцать ступенек.
На полях они сеют исключительно пшеницу, и родится ее много. В большом обилии деревья: фиговые, оливки, фисташки, миндаль и виноградная лоза. Вода в городе дождевая и колодезная. Был там некий человек по имени Абу-Ала ал-Ма-арри, он был слепым и правил этим городом. Он был чрезвычайно богат и у него было много рабов и слуг, даже все жители города повиновались ему, как рабы! Сам же он вел образ жизни отшельника, носил грубую шерстяную одежду и не выходил из дому. В пропитание он назначил себе ежедневно пол мена ячменного хлеба и по-мимо этого не ел ничего. Я слыхал, что двери его дворца всегда открыты и что городскими делами ведают его наместники и заместители; к нему самому обращаются только по самым сложным делам. В богатстве своем он никому не отказывает, а сам постоянно постится, ночи проводит в бдении и не занимается никакими мирскими делами. В стихотворстве и разных науках он достиг такой степени, что по признанию писателей Сирии, Магриба и Ирака в этом веке никто не мог и не может равняться с ним. Он написал книгу, названную им “Разделы и пределы”, в ней он говорит загадочные речи и приводит красноречивые и странные метафоры, постигнуть которые могут лишь немногие люди, и то только те, кто изучал эту книгу вместе с ним. Его даже заподозрили в том, что в этой книге он хочет критиковать Коран. Из окрестных городов к нему постоянно съезжается более двухсот человек, которые занимаются с ним науками и поэзией, и я слыхал, что он написал более ста тысяч двустиший. Кто-то спросил его: — Господь великий, благословенный даровал тебе все это богатство, почему же ты все отдаешь другим, а сам не пользуешься? — Мне принадлежит только то, чем я пользуюсь, — дал он ответ. Когда я приехал туда этот человек был еще жив.[79]
Пятнадцатого Раджаба[80] четыреста тридцать восьмого года мы выехали оттуда в Куэймат, а потом в Хама, хорошенький, населенный город на берегу реки Асы.[81] Реку эту потому назвали Асы, что она течет в сторону Рума, то есть, так как она идет из стран ислама в страны неверующих, она является “мятежником”. На ее берегах установлено много гидравлических колес.
Оттуда идут две дороги: одна к берегу моря, на запад Сирии, другая ведет в Дамаск. Мы поехали в сторону моря и видели на горе источник, про который говорят, что каждый год, когда пройдет половина Шабана,
