честную сорокалетнюю службу своего отца должен был получать из Тегерана ежегодно сто двадцать туманов[54] пенсии. Но прошло десять лет, а он ничего не получил. Бедняк отправился в Тегеран. И там выяснилось, что эти суммы ежегодно поступали из Тегерана на имя иранского посольства в Стамбул.[55] И вот это-то посольство, которое считает себя опекуном и душеприказчиком всех живых и мертвых иранцев, из года в год безнаказанно и без зазрения совести поглощало эти деньги так же, как прибрало к рукам имущество прочих несчастных иранцев, проживающих в Стамбуле и его окрестностях. Короче говоря, этот злосчастный ага Ахмад Ширази, перенеся все тяготы такого длинного пути, вернулся в Каир ни с чем. Вы ведь знаете меня — я сразу же побежал к нему, чтобы узнать последние новости об Иране. Прихожу и спрашиваю: «Что нового?». — «Да ничего», — отвечает он. «Я спрашиваю, — поясняю я, — о состоянии монархии и о положении государственных министров». Он снова отвечает: «Ничего не могу сказать». Я спросил его еще об организации войска, о разных государственных учреждениях. Отвечает: «Ведь я уже сказал, ничего нового!». — «Поразительно! — воскликнул я. — Что ж, в этой стране, быть может, совсем нет ни военного министерства, ни министерств внутренних дел, иностранных дел, просвещения, финансов, юстиции, земледелия и торговли?». — «Названия-то такие есть, — говорит он, — чиновники и писцы тоже существуют. Дошло до того, что ради двух полусгнивших старых суденышек завели министерство морских дел и назначили министра. Из этого нетрудно заключить, каковы и прочие министерства». Из-за этих вздорных и нелепых речей я вернулся домой совсем расстроенный. Всю ночь я думал: что делать? Не может быть таких вещей, какие болтают о моей родине! Да и разве правильно, что наказ путешествовать, который дал мне покойный отец, я исполнил только для посещения европейских стран, где был по два, по три раза, и ни разу не повидал родины? Лучше всего отправиться мне на поклонение в святой Мешхед, а затем навестить другие области и уж, конечно, столицу. Если мне приглянется какое-нибудь место, думал я, то, вернувшись в Каир, я продам свое имущество, возьму семью и слуг и поеду в Иран и там, на священной земле родины, проведу остаток моих дней, занявшись торговлей или земледелием. На другой день я сказал Юсифу Аму, чтобы он распорядился сборами, так как через день мы едем в Мешхед, а затем в путешествие по Ирану. Вот тогда-то, восемь месяцев назад, мы и заезжали к вам по пути в Иран, а теперь возвращаемся в Каир.
— Хорошо, — сказал я, — и что же вы увидели? Каково положение в стране, как ею управляют?
Ибрахим тяжело вздохнул:
— Не вам бы спрашивать и не мне отвечать. Увы, лучше бы мне никогда туда не ездить и не видеть всех этих ужасных вещей. Пусть бы мои представления о родине остались прежними!
— Я так и знал, — заметил я, — что вам не вернуться из этого путешествия довольным. А теперь уж, если расскажете обо всем, что видели, хуже не будет.
— Все, что я видел и что происходило со мной, я записывал. Завтра я принесу вам свой путевой дневник, и вы сами прочтете. А пересказать все это у меня и язык не повернется! Признаться, у меня не лежало сердце к тому, чтобы описывать все эти безобразия, но я не хотел идти наперекор последней воле отца. Он завещал мне ради будущей пользы записывать во время путешествия все происшествия и все мои наблюдения в каждой стране, где я побываю.
Так прошел вечер, мы поужинали, и я сказал Ибрахим-беку:
— Вам надо пойти отдохнуть с дороги. Да хранит вас аллах! На этом мы разошлись и легли спать.
Утром, когда, совершив намаз, мы пили чай, Ибрахим сказал:
— Юсиф Аму, приготовь белье на смену, пойдем в баню. Потом, обращаясь ко мне, добавил:
— Представьте, все эти восемь месяцев мы не видели бани.
Юсиф Аму раскрыл чемодан, чтобы достать белье, но Ибрахим велел подать себе прежде всего дневник. Взяв тетрадь, он протянул ее мне.
— Это мой дневник. Я записал в него все, что я видел, ничего не преувеличив и не преуменьшив. Если у вас есть время, почитайте его, пока мы не вернемся из бани.
Я взял дневник. Предвижу, что и читатель с нетерпением ждет подробностей путешествия, поэтому я привожу дневник полностью.
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ИБРАХИМ-БЕКА
18-го числа ... месяца вместе с моим учителем Юсифом Аму, который поистине для меня и дядя, и отец родной, отправился я на поклонение святым местам в Мешхед и в путешествие по Ирану. В два часа дня мы выехали первым поездом в Египетский порт [т. е. Александрию], куда прибыли в тот же день. Там мы провели ночь, а на следующий день в четыре часа пополудни, взяв билеты первого класса на пароход «Принц Аббас», отплыли в Стамбул.
Погода стояла прекрасная, и я целый день прогуливался по палубе. Собеседника не находилось, и я был погружен в свои мысли.
На третьи сутки мы прибыли в Стамбул. В пути мы останавливались только один раз — у крепости Султания, что находится у входа в Стамбульский залив.
Эта крепость обнесена большими укреплениями, оснащенными по всем правилам военной техники. Говорят, что в ее бойницах расположено около тысячи пушек и ни один корабль не пройдет мимо без охранного разрешения. Позднее эти сведения подтвердили люди, которые видели крепость своими глазами.
Наш пароход после проверки пропусков подошел к Стамбулу. Как всегда, он остановился далеко от причала, и к таможне нас подвезла одна из многочисленных лодок, которые так и сновали вокруг парохода.
После проверки в таможне мы сразу же отправились в дом одного нашего знакомого. [Здесь Ибрахим-бек имеет в виду меня]. Хотя самого хозяина, моего хорошего друга, не было в это время в городе, его домочадцы встретили нас с большим почтением и ни на минуту не отступали от обычаев гостеприимства. Мы были даже смущены такой заботой. Хотя этот дом для меня почти свой, но отсутствие хозяина всегда несколько смущает.
На четвертый день мы подписали свои визы в иранском и русском посольствах и сели на немецкий пароход, отправлявшийся в Батум. Через несколько дней мы прибыли туда.
Пришли русские таможенные чиновники, проверили наш багаж, тут же подписали билеты, и мы сошли на берег.
На
