глаза Митька. — Морозы зимой такие, что глаза застывают на ходу, а снега наваливает — во!
Он показал рукой примерно под крышу соседнего домика. Ну, до крыши там метра четыре. Нормально так снега, в общем. А насчет температуры… это сколько градусов, когда глаза застывают? Сорок, пятьдесят? Как в Якутии? Нет, опять же до этого он говорил, что средняя полоса. Хотя в Якутии же тоже есть средняя полоса.
В общем, я в очередной раз кивнул, будто все понял-вспомнил, и мы шагнули в полумрак Дома Советов.
Узкая скрипящая лестница из тамбура в открытую дверь убегала прямо вниз, исчезая в темноте полуподвала. На нижних ступенях играли красноватые огоньки искусственной подсветки. Дверь справа, плотно закрытая, надо полагать, вела в апартаменты местного главы поселения. Никаких надписей, типа «зал заседаний» и «глава общины», не было.
Дверь в обитель главы общины неожиданно распахнулась — мы даже отпрянули — и перед нами возникло чудо природы. Раскрасневшаяся блондинка с косой до попы, вырезом в простом платье не особо скрывающим потрясающую высокую грудь, замерла на нижней ступени. Голубые огромные глаза округлились при виде меня.
— Здрасте, — выдавил я почему-то краснея под ее сжигающим и пожирающим взглядом.
— Доброго дня, Полина Захарьевна, — пробормотал Митька, прячась за мою спину.
— Здравствуй, Митрофанушка, — пропело женское чудо природы, продолжая сверлить меня взглядом. — А что у нас Собрание не для всех а, Никифор Иваныч?
Я с трудом отлепил от нее взгляд, посмотрел на Митьку: мол, скажи чего-нибудь, подскажи, помоги.
Он кивнул.
— Так вот мы и спешим!
— Ага, спешим, Полина Захаровна! — повторил я, делая шаг к подвалу.
Она перегородила дорогу, встала вплотную. Тепло и мятный аромат обдали меня как облаком, я прижался к косяку. Она провела теплой рукой мне по волосам, щеке, прошептала.
— Только не Захаровна, Никифор Иваныч, а Захарьевна! — ее пышная грудь была в сантиметре от меня, от ее дыхания дрожали ресницы. — Что у нас, Митрофанушка, учитель еще не в себе, раз взял тебя с собой?
Митька, слава ему, оттянул меня от гипнотического взгляда этой бестии на лестницу, закрыл собой.
— Все хорошо у нас, Полина Захарьевна, — сказал он, — Оклемается к вечеру, край к завтрему!
— К завтрему! — повторил я.
Полина протянула грациозно руку, задела пальцем кончик моего носа.
— Ой, смотри, Никифушка, допрыгаешься! Меня Кондрат давно замуж зовет, а я вот, как дура, все от тебя слов приятных жду! — она театрально вздохнула, выпорхнула, исчезла из вида. С улицы услышал ее звонкий голосок: — Да видно не дождусь!
Как только парализующий взгляд блондинки отпустил меня, я развернулся и неловко зашагал по лестнице вниз.
На середине пути я остановился, повернулся и спросил у Митьки шепотом.
— Это что за чудо такое колдовское?
— Так это Полина, невеста Ваша, Никифор Иваныч, — ответил он, улыбаясь. — Что и ее не помните?
Я нервно замотал головой.
— Ха! — усмехнулся Митька. — Видать крепко Вас долбануло, раз первую красавицу в общине из памяти вышибло!
Я вытер пот со лба, продолжил спускаться.
Ну, надо же, первая красавица! И моя невеста!
Хотя, стоп! Ведь не моя, а этого везунчика Никифора.
Но тогда почему меня так в пот бросило? Или что-то от Никифора во мне уже есть?
Ошалевший от еще одной новости, я продолжил медленно спускаться. Голоса, жарко обсуждающие что-то, нарастали. Может, мне как раз кости промывают? Но, ступив в небольшое, душное помещение с низким давящим потолком, озаренным несколькими лучинами, услышал.
— …как у тебя, Поликарп Игнатьевич, обстоят дела с оружием? — спрашивал крепкий мужик во главе стола, поглаживая аккуратную белую бородку.
Перед ним на столе лежал толстый открытый журнал, на краю горела лучина. Он перебирал пальцами палочку, заменяющую карандаш. Слева чуть позади, привалившись к стене, понурив голову, дремал древний усохший старик, откровенно похрапывающий в жидкую длиннющую бороду. Не узнать старейшину этого поселения было не возможно. Древнее старика я в жизни не встречал. Лицом к председателю собрания и спинами ко входу на длинных в четыре ряда лавках сидели около двадцати человек, в основном мужики.
Я остановился в дверном проеме в тот момент, когда со второго ряда поднялся знакомый мне бородатый гигант Поликарп, кашлянул в кулак, прогремел.
— С оружием все хорошо, Захарий Панкратович! Копья и стрелы заготовлены в достаточном количестве. Сегодня к вечеру закончим еще четыре самострела.
— Маловато будет, — сказал Захарий. — Надо бы с запасом. Сколько нынче выродков по лесу шляется, мы не ведаем. Карыч, конечно, предоставил нам кое-какую информацию, но, сами понимаете, она ведь только приблизительная.
— Так оно так! — согласился Поликарп.
Я повернулся к Митьке, шепнул на ухо:
— А этот Захар случаем не папаша Полины?
— Он самый, — кивнул Митька.
Опа-на! Вот так влип этот Никифор. Динамит дочку главы поселения. Ну, крепкий орешек… и совсем безумный!
Тем временем Захарий продолжал:
— И еще с пулями, насколько я знаю, не все хорошо, да?
Поликарп, как нашкодивший пацан, опустил взор, почесал затылок, помялся.
— Это да, Захарий Панкратович! Железное дерево кончается, надобно в Лес идти. Мы, конечно, накатали сколько могли пуль…
— Сколько?
— …Э, сотни две точно есть…
— Это же только пару раз отбиться от отряда в десяток выродков!
— Да я знаю. Поистратили дерево на мотыги. Овощники опять попереломали все. Идти надобно в Лес. Сегодня вот собирались…
— Сегодня нельзя! — обрезал Захарий. — Выродки близко, наверняка засаду устроили.
— Может через реку пробраться!? — выкрикнул кто-то с места, подняв руку.
— Ага, а там засады не может быть? — оборвал его сосед. — Они хоть и выродки, но не тупые!
— Я согласен с Амбросием Варламовичем! — сказал глава. — А к тебе, Пархом Кастрамич, другой вопрос будет!
Пархом, как ответчик, поднялся, оправил широкую рубаху на необъятном животе.
Захарий продолжил.
— Сколько медовухи вчера с Никифором Иванычем выпили?! — пророкотал глава и хлопнул ладонью по столу.
— Да нисколько! — провопил Пархом, воздев руки к потолку, затряс брюхом. — Наговор это все! Я и не был у него вчера! Боги свидетели!
— И я! — крикнул за моей спиной Митька. — Захарий Панкратович, я был у Никифора Иваныча весь вечер, мы молекулярную биологию повторяли! — и выступил вперед меня, выйдя из тени и оказавшись в бледных отблесках натуральной подсветки. Со спины рыжая копна волос вспыхнула костром.
Ну, Митька загнул — молекулярную биологию! Что, серьезно, что ли? Видимо да, судя по молчаливой реакции зала.
Чувствую, пора и мне показаться. Встал рядом со своим учеником, проговорил как можно тверже и увереннее.
— Напраслина это, Захарий Панкратович! Не пил я! И Пархом Касторович не при чем! Биологией весь вечер занимались, точно! И спать рано лег!
Захарий
