Кровать жалобно скрипит, и я боюсь, как бы она не развалилась к чертям собачьим…
— Да, — сложив на груди руки, заверяю парня. — Спасибо.
Выпрямившись, он осматривает распластавшееся на кровати тело и говорит:
— Пока, приятель.
В ответ тот издаёт какую-то нечленораздельную билеберду, которая смахивает на:
— ЛюблютебяЖильбертмойлучшийдруг!
Возвожу глаза к потолку.
Надеюсь, обойдемся без национальных русских поцелуев.
Не знаю плакать мне или смеяться. Я первый раз в жизни вижу Алекса или кого бы то ни было еще в таком состоянии!
Присев на корточки, начинаю расшнуровывать его ботинки, зло дергая на шнурки.
По крайней мере, он напился достаточно для того, чтобы не суметь уйти из бара самостоятельно, а не то что в компании блондинок, брюнеток и мулаток.
Не делая ни малейшей попытки помочь, этот пропойца наблюдает за мной с глумливой улыбкой. Просунув руку в нагрудный карман куртки, достает оттуда мятную конфету и засовывает ее в рот, а обертку бросает на пол.
Смотрю на него раздраженно, намекая на то, что он свинья.
— Могу принести тебе мыло. Ну знаешь, чтобы ты вымыл рот! — это не помешало бы после того, как у него во рту побывала та мулатка.
— Понравился этот лягушатник, м? — тянет, смакуя каждое слово и не обращая на мои слова никакого внимания. — У него член до колен.
Уронив ботинок, смотрю на Немцева ошарашенно.
На его лице наглая усмешка, будто к нам в гости решил заглянуть его двойник-мерзавец!
— Конечно, — говорю не без издевки, принимаясь за второй ботинок. — У моего будущего мужа будет как раз такой. ОГРОМНЫЙ.
— Ты расскажешь… пффф... своему… будущему мужу, как умеешь мухлевать в... карты? — бормочет Немцев, приподнимаясь на локтях.
— Я не мухлюю, — заявляю деловым тоном.
Последние пару лет.
— Я набью ему морду… — вдруг говорит он хриплым голосом.
— Кому? — спрашиваю раздраженно. — Жилю? Своемулучшемудругу?
— Твоему будущему мужу.
Вздохнув, смотрю на него, пытаясь понять что и зачем он несет?! А моя мама до сих пор считает этого человека гением…
— Агрессия — это путь в… ни… ку… да… — стягиваю с него второй ботинок, шлёпнувшись вместе с ним на задницу. — А мой муж — не твоя забота, — швыряю ботинок куда подальше.
— Твой отец так не считает, — цокает этот дурень языком. — Присматривать за тобой он попросил меня.
— О, ты отлично с этим справляешься! — обвинительно тычу в него пальцем.
В первый же день я оказалась в его кровати пьяная и голая! В первый же чертов день!
Выражение его лица меняется, как по мановению волшебной палочки. Становится непроницаемым. Зеленые глаза вспыхивают недобрыми искрами.
Зло смотрю на него в ответ. Сдуваю с лица упавшие пряди волос и поднимаюсь на ноги, глядя на него сверху вниз.
— Иди, — делает мне знак рукой, сгибая и разгибая все пальцы разом. — Помоги снять куртку. Своему лучшему другу.
Интонации его голоса заставляют меня насторожиться. Тем не менее я понимаю, что ему и правда нужно раздеться, и я не могу бросить его здесь пьяного и одетого, потому что… потому что люблю!
Встав над ним, решаю, как лучше будет это сделать.
Тяну за рукав, грубо веля:
— Сядь.
Кое-как отталкивается от матраса и, тряхнув головой, садится на краю кровати.
— Все кружится… — снова трясет он головой.
— Так бывает, — сообщаю я безжалостно. — Когда запиваешь Гиннес текилой.
— Не рационально, да? — вдруг ласково произносит Немцев. — Никакой чертовой логики, м?
Наши лица оказываются почти на одном уровне, а его рука вдруг обматывается вокруг моей талии и крепко сжимает, притягивая к себе.
— Что ты делаешь? — упираюсь руками в его плечи.
— Ты зануда, Адель… моя любимая зануда, — слегка севшим голосом произносит он, глядя на мои губы.
Мое сердце делает прыжок к горлу и стремительно падает в пятки, собираясь выпрыгнуть из моего тела совсем...
— Алекс…— произношу на выдохе, прикрывая на мгновение глаза. — Отпусти меня…
— Я просто стараюсь держать равновесие… — бормочет он, склоняя голову и утыкаясь носом в ямочку на моей шее.
Шумно вдохнув, тянет:
— М-м-м… ты пахнешь карамельками… с самого, мать его, детства…
— Ты не в себе… — говорю, борясь с комом в горле.
Даже пьяные, его руки для меня лучше любых на свете.
Чувствую его тело, не могу пошевелиться.
В следующий момент он снова падает на матрас, только на этот раз вместе со мной!
Успеваю только взвизгнуть, и в тот же момент оказываюсь под ним. Его колено жестко разводит мои ноги, бедра втрамбовываются между моих, а рука сжимает запястья над головой.
— Алекс! — визжу, вертясь под ним.
— Привет, — тихо произносит Немцев, склоняя голову и потираясь своим носом о кончик моего.
Дыхание с примесью мяты касается моих губ.
— Не надо… пожалуйста… — шепчу я, закрывая глаза.
В ответ на этот жалобный плач, мой лучший друг накрывает мои губы своими.
Глава 8Его язык с жадным напором раскрывает мои губы и пробирается внутрь, а потом выманивает мой станцевать с ним пошлую сальсу. Я забываю о своем желании сопротивляться… Я вообще обо всем забываю! Даже дышать...
— М-м-м… — проходит сквозь меня стон Алекса, и я отвечаю собственным стоном, потому что не могу… не могу не ответить!
Мне всегда будет его мало... Где бы он ни был... Всегда будет мало...
Хочу его трогать…
Пытаюсь высвободить руки, но он не позволяет.
Его тело на моем тяжелое, и это так потрясающе, что я поджимаю пальцы на ногах, пока его пальцы сильно, грубо и с варварской настойчивостью сжимают мои запястья. И вся эта неотесанная мужланская попытка подчинения взрывается внутри восторгом! Таким, от которого я издаю протяжный жалобный стон, и этот пьяный неандерталец реагирует мгновенно — безумным напором своего языка.
Боже… его язык…
Он не джентльмен! Алекс Немцев не джентльмен! А я никакая не леди, поэтому выгибаюсь и дрожу с головы до ног, когда он вжимается своим твердым пахом между моих ног один, а потом второй и третий раз… Выпустив мою руку, сжимает ладонью мое бедро, продолжая толкаться в меня своей твердостью опять и опять, пока под веками у меня не начинают плясать фейерверки, и я не впиваюсь пальцами в его плечо.
