в штанину.
— Это ты здорово сделал, что приехал! — Виктор почти на голову ниже Платона, но в плечах широк, мускулист, в движениях порывист. У него такой же, как у Василия Коржина, шишковатый лоб и сросшиеся на переносице брови. — Я тебя еще вчера ждал, батя даже кровать раздобыл… Перекуси и спать.
Однако заснуть они долго не могли. Вспомнили армию, сослуживцев.
— А у нас здесь такое заварилось, — сказал Виктор. — Наш лучший мастер и вдруг припиской занимался…
— Какой же он лучший, если припиской занимается?
— Именно, что лучший! — горячился Виктор. — Не знаешь и не говори!..
— Ладно, молчу, как рыба.
— Как разыскал наш дом?
— Провожатая нашлась. Ничего, симпатичная, можно влюбиться, — Платон зевнул. — Маргаритой Ильиничной один там называл ее…
— Да это же наш технорук! — приподнял от подушки голову Виктор. — Кстати, она дочь тому мастеру…
— Фью! — Платон даже присвистнул. «Час от часу не легче, — подумал он, засыпая. — Влип, значит».
Когда Корешов проснулся, Виктора уже не было дома. На столе лежала записка.
«Отдыхай. Посмотри наш поселок. Приду — поговорим насчет твоей работы».
В квартире Сорокиных уютно, чисто. У печи хлопочет мать Виктора, полная, низенького роста женщина. Она назвалась Ниной Григорьевной и сразу же расположила к себе Платона своей непосредственностью в обращении, так свойственной простым людям.
Вошел сам хозяин. От него пахло смолистыми стружками — он, вероятно, столярничал во дворе.
— А-а, солдат! — протянул хозяин, щупая парня зоркими охотничьими глазами. — Ничего, гвардия! Ну, давай знакомиться.
— Корешов, говоришь? Так-так! — старик еще раз посмотрел на Платона сверху вниз, будто что-то припоминая. — Давай за стол, будем завтракать.
Нина Григорьевна принесла кувшин медовухи, хмельной, пенистой. Выпили. Молча стали закусывать солеными, хрустящими огурцами.
— Небось, таких не едал? — Поликарп Данилович пальцами расчесал бороду, выпятил грудь. — То-то! Вы, городские, все по базарам шастаете. Вас спекулянты пока что на поводку держат… — После трех кружек медовухи старик разговорился. — Фамилия твоя напомнила мне одних здесь. Жили когда-то…
— Ну и что? — не вытерпел Платон.
— А то, что Панас Корешов будто к бандитам переметнулся… Запутанная эта история и давняя… — Старик задумался. — Давай еще по кружечке, что ли, — наконец, вымолвил он.
После завтрака Платон отправился знакомиться с поселком лесорубов. Поселок, зажатый с востока и запада высокими сопками, дремотно лежал в узкой, как девичья ладонь, пади. Он делился как бы на два поселка — новый и старый. Последний отличался почерневшими от времени рублеными избами. Как рассказывал Поликарп Данилович, здесь некогда было село… Здесь, наверное, и жили Корешовы? Здесь. Платон оглянулся по сторонам. Избы одни меньше, другие больше, но в какой? У Платона вдруг не хватило смелости спросить. Он даже и старику Сорокину не признался, что Панас Корешов — его родной дед. Хоть и было это давно и вся история с дедом для Платона сейчас музейная реликвия, но что-то его удерживало открыться!.. И настроение вдруг испортилось. Возможно, оттого и поселок лесорубов показался Платону уж очень маленьким и неблагоустроенным.
Прямо на тесных улицах, задрав кверху щупальца корней, лежали пни. Сами улицы были разбиты колесами машин, изжеваны гусеницами тракторов.
Сопки, клочок выцветшего неба, маленькие домики и кружевные столбцы дымков над ними — вот та картина, которая предстала перед Корешовым. Оживляла этот скучный пейзаж разве только река, по берегу которой долго бродил Платон. «Баста, не буду ломать голову, думать о деде», — решил он. Выбрал плоский камень и, размахнувшись, бросил его на ту сторону речки.
К Сорокиным он возвратился под вечер. Виктор только что приехал с работы, умывался.
— Завтра в леспромхоз еду за трактором, — радостно сообщил он. — Уже есть распоряжение, чтобы комплектовал бригаду… Вот и тебя возьму…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Леонид Павлович молчал. Счетовод Наденька знала, что если Леонид Павлович молчит, значит, он не в духе. Но сегодня в конторе лесоучастка служащие вообще разговаривали шепотом. И не потому, что Наумов был не в духе — всех одинаково потрясла весть о приписках Волошина. Как свое кровное, переживала по этому поводу всегда такая хохотушка Наденька — веснушчатая, тонкая, как лозинка, белокурая девушка. Она даже старалась тише стучать костяшками счетов. Бухгалтер, седоусый лысеющий мужчина, тоже отставил арифмометр и склонился над клочком бумаги. Когда Наденька нечаянно заглянула к тому через плечо, то к своему изумлению увидела: главбух рисует каких-то чертиков. Они были такие смешные — с хвостиками, ну, совсем как мышата. Наденька, будь это в другое время, не удержалась бы, наверное, чтобы не засмеяться…
Зашла Рита составлять авансовый отчет. Наденька, боясь встретиться с ней глазами, еще ниже склонила свою белокурую головку. Она слышала, как бухгалтер почтительно разговаривает с Волошиной и всё время покашливает в ладошку. Возможно, он всегда так разговаривал с техноруком, но сегодня Наденьке казалось, что бухгалтер переигрывает. У девушки краска залила лицо, даже веснушек не стало видно… Наденька вздрогнула, когда из-за дощатой перегородки раздался голос начальника лесоучастка.
— Маргарита Ильинична, зайди ко мне.
Леонид Павлович, несмотря на теплую погоду, был одет в кургузый ватник. Он ему тесен — и Наумов то и дело поводит плечами.
— Ну, что привезла, выкладывай? — Наумов грудью навалился на стол, отвел в сторону глаза.
— Ничего определенного. Цветочкина не было, разговаривала с главным инженером. Он сказал, изучим, подумаем…
Леонид Павлович, словно заранее знавший об этом, понимающе кивнул. Собственно, проект Волошиной перевести лесоучасток только на зимнюю вывозку он не вполне одобрял. Как старый руководитель, опытный практик, он понимал, что технорук в какой-то мере права, но, с другой стороны, ломать то, что устоялось с годами, просто не поднималась рука. Да и года не те, чтобы суетиться, чего-то выискивать и, закатав рукава, внедрять новую технологию. Глядя на Риту, Наумов думал: «Знает или не знает она об отце? Не лучше ли сейчас сказать об этом?»
Леонид Павлович шумно потянул носом, заерзал на стуле. Нет, пусть она узнает только не от него.
— Да-а, город наш растет, — мечтательно заговорил Наумов, чтобы как-то отвлечься от неприятных размышлений. О городе он всегда отзывался в таком тоне, будто бы только и мечтал, как вырваться из этой дыры. Но ничего подобного и в мыслях никогда не было у него. Родился и вырос Леонид Павлович в тайге, в городе бывал не иначе, как по служебным делам. Даже отпуск он проводил здесь же, в поселке…
Рите не понравилось, что начальник участка перевел разговор на другую тему. Ей только о своем проекте и хотелось говорить. Ей казалось, что и другие должны быть не меньше ее самой заинтересованы в нем. Но люди слушали, поддакивали,
