дерево чуть не испортил. Я здорово треснулся, на меня даже шишки посыпались…
На этом наша дружба, конечно, кончилась. И вообще, я никогда не стал бы вспоминать о Гусаре, если б не один случай.
Как-то я задержался в музыкальной школе допоздна. Ноты переписывал. Везде было уже тихо, только из зала доносились звуки. Когда я все закончил и пошел домой, то по пути заглянул в зал. За роялем сидел Вовка. Он обернулся, посмотрел на меня, но я ничего не сказал, прикрыл дверь и ушел.
Домой я сразу не попал. Вечером в нашем дворе самое интересное время. Особенно весной, когда тепло. Возле каждого подъезда сидят люди, разговаривают, спорят, кругом полно ребят, все бегают, играют в мяч или в прятки.
Я влез на забор и вместе с Рустиком стал смотреть на Котьку, который назло своей родной бабушке грыз штукатурку. Бабушка ругалась, но почему-то не на Котьку, а на нас с Рустиком.
Вдруг кто-то схватил меня и стащил с забора. Оказалось, это мой папа. Он молча повел меня с собой, и вскоре мы очутились в зале музыкальной школы.
Вовка по-прежнему сидел возле рояля, но теперь рядом с ним стояла директор. Она смотрела под крышку рояля и плакала.
— Так это ты, Топоров? — спросила она, когда мы подошли ближе.
— Я, — сказал я. — А что?
— Он еще спрашивает! — закричала директор. — Да как ты посмел прикоснуться к единственному хорошему инструменту во всей школе! Какое ты имел право портить инструмент!
Я ничего не понял и говорю:
— А что случилось?
Директор от этих моих слов прямо остолбенела и потом показала мне целую кучу отломанных черных глушителей.
Тут до меня дошло, что она думает, будто это сделал я. Меня даже в пот бросило.
— Это не я, — говорю.
— Как не ты? А кто же? — удивилась она. — Кроме тебя и Вовочки, здесь никого не было.
— Не знаю, — говорю, — но все равно не я.
Тогда она повернулась к Гусару и говорит:
— Вовочка, скажи, кто сломал рояль?
Вовка сидел красный, растерянный. А тут сделал вид, что думает, и так медленно говорит:
— Я, Надежда Кирилловна, видел, как Топоров заглядывал сюда. А так как, кроме меня и его, в школе никого не было, то, очевидно, это сделал он.
Он так это сказал, что я даже стал вспоминать, не заходил ли я действительно в зал. Ну хоть как-нибудь, мимоходом?
— Ну что, все слышали? — сказала директор, потому что, кроме нас, в зале еще был сторож школы. — Зачем ты это сделал?
— Это не я.
— А кто? Ведь это само сделаться не могло?
— Не знаю, — говорю, — может быть, сам Вовка?
Тут директор даже замахала на меня руками, все стали возмущаться, а папа велел мне идти домой. Когда я уходил, я слышал, как директор говорила:
— Вовочка, никогда не водись с такими хулиганами. Мы исключим его, а у тебя есть все данные. Мы отправим тебя в Москву, где ты сможешь еще больше развить свои способности…
Из школы меня не выгнали. Дома, конечно, был разговор, но мне не в чем было признаваться…
Мы с Саввой долго думали, зачем Гусару понадобилось ломать рояль? И потом догадались.
Он сломал его не из хулиганства, а по глупости. Глушители в рояле для верхних струн смотрят в одну сторону, а для нижних — в другую. Вот Гусар, не разобравшись, и решил их подправить, чтоб они все смотрели в одну сторону. А когда неожиданно вошла директор, испугался и все свалил на меня. Вспомнил, что я заглядывал, и свалил.
Говорят, Гусара и в самом деле посылают в Москву в школу для одаренных. Скорей бы отправили, видеть его не могу…
Орлы
Особенно замечательно было по утрам. И земля, и деревья, и даже сама школа по утрам казались свежими и умытыми.
— Поздравляю! — через неделю сказал Емельян Данилович. — Это ваша работа.
— У меня тридцать два, — сказал удачливый Коля.
Слава Топоров насчитал у себя восемнадцать ростков, а Савва отыскал только два. Один росток Емельян Данилович назвал сорняком и тут же вырвал. Второй, посмотрев на Савву, оставил.
— Ты, мил человек, наверное, глубоко их посеял? Ну ладно, ничего, у тебя тоже пробьются.
К отпуску ребята преподнесли старому учителю сюрприз. Однажды утром на одной из яблонь Емельян Данилович заметил красивые плоды. Он остановился, достал очки и медленно приблизился к чудо-дереву. На каждой веточке было привязано по редиске…
Света сдавала сессию и была рада, что Савва занят. Анфиса Антоновна тоже поощряла увлечение, хотя ей каждый день приходилось стирать Саввины майки и трусы. Но с уходом в отпуск учителя сторож запретила ребятам что-либо делать без него.
* * *
— Савва дома? — с порога выпалил Коля, энергично забежал в коридор и, прыгая с ноги на ногу, стряхнул сандалии.
— Коля, во-первых, нужно здороваться, — сказала Света, — а во-вторых: ты не мог еще раньше прийти? Ведь даже восьми нет!
— Дело есть, понимаешь! — Коля вытаращил круглые глаза и стремительно ринулся в комнату к Савве.
Света вернулась на кухню.
— Анфиса Антоновна, — сказала она, — вчера за домом сараи с ломали. Теперь там везде ямы, доски и гвозди. А одного мальчишку уже крыса укусила. Выскочила из-под досок и вцепилась ему в живот. Они там убьются!
— Видела, не убьются, — сказала тетя. — А где им лазать? Мальчики должны быть ловкими и смелыми…
— Такое местечко! — донеслось из комнаты. — Одевайся быстрее. Может, еще найдем?
— А если наган?
Тетя и Света насторожились, глядя друг на друга.
— Нет, лучше пулемет. Ты с пистолетом, а я с пулеметом. Шарах, шарах — и их нету!
— Нет, лучше два пистолета и два пулемета, тебе и мне!
— О чем это они? — сказала Света.
— Известное дело, — отозвалась Анфиса Антоновна, — воюют. Только вчера новый наган делал…
— Нет, нет, — забеспокоилась Света, прислушиваясь. — Они что-то затевают.
— …не так, пулей вниз, держи крепче. Где у вас молоток? Проверим…
Из комнаты в одних трусах выскочил Савва. Волосы у него со сна торчали в разные стороны. Он чуть подрос, но был такой же худой.
— Савва, ты что ищешь? — спросила Света.
— Одну штуку, — пробурчал брат, выдирая из ящика с инструментами молоток, и опять исчез в комнате.
Анфиса Антоновна быстро встала, прошла коридор и осторожно просунула голову в комнату.
Друзья сидели на полу. Савва что-то держал в кулаке, а Коля, поставив сверху большой гвоздь, прицеливался по нему молотком.
— Эй, эй, орлы, вы что задумали? — сказала Анфиса Антоновна.
— Бей, Коля!
Тетя с трудом
