наступал, вертя шпагой. На этот раз Шарп прыгнул вперед, зарычал. Француз отскочил.
Шарп опустил палаш.
– Сдавайтесь!
Ответом был новый выпад, едва не задевший Шарпу грудь. Стрелок отклонился назад, отбил. Ярость помаленьку возвращалась. Шарп выругался, кивком указал французу на путь с укреплений, но глупец, задетый смехом ирландца за живое, снова атаковал, и снова британцу пришлось парировать и потеснить его.
Конец фарсу положил Харпер. Он зашел французу за спину и, когда тот глядел на Шарпа, готовясь к новому выпаду, кашлянул.
– Сэр? Мусью?
Офицер обернулся. Плечистый ирландец улыбнулся и, безоружный, очень медленно двинулся к нему.
– Мусью?
Офицер кивнул Харперу, нахмурился и что-то сказал по-французски. Могучий сержант тоже серьезно кивнул:
– Совершенно верно, сэр, совершенно верно.
Огромный кулак вынырнул откуда-то снизу и угодил французу прямиком в челюсть. Тот рухнул, коннахтцы разразились шутливыми криками «ура!», а Харпер уложил бесчувственное тело у края стены.
– Бедный дурачок! – Сержант, невероятно довольный собой, улыбнулся Шарпу и посмотрел в брешь.
Там продолжался бой, но Харпер знал, что его роль в штурме закончена. Он ткнул большим пальцем в сторону рейнджеров, глядя на Шарпа:
– Коннахтские ребята, сэр. Славные вояки.
– Верно. – Шарп улыбнулся. – Где это – Коннахт? В Уэльсе?
Харпер шутливо прошелся насчет английского невежества, но по-гэльски, и капитану пришлось выслушать добродушный смех коннахтцев. Они пребывали в отличном настроении, все, как и сержант из Донегола, радовались, что славно порубились, – будет о чем порассказать долгими зимними вечерами в невообразимом будущем.
Харпер встал на колени рядом с оглушенным французом и стал шарить в его карманах.
Шарп повернулся к бреши. На ее противоположной стороне солдаты 45-го обезвреживали вторую пушку. Они нашли брошенные неподалеку доски, перекинули через траншею, и Шарп восторженно наблюдал, как ноттингемширцы со штыками наперевес бегут по шатким мосткам к орудийной прислуге.
Яростный рев перешел в победный, черная змея поползла из рва в незащищенную брешь, мимо молчащих пушек, на городские улицы. Из дверей и окон постреливали, но редко; лавина британцев катилась с осыпи ко второй бреши, в средневековой стене. Все было кончено.
Или почти все. В старые потерны под средневековой стеной тоже были заложены бочонки с порохом. Теперь французы подожгли запал и побежали прочь. Порох взорвался. Из темноты выплеснулось пламя, полетели древние камни, заклубились дым и пыль, и сразу запахло паленым мясом – передовые ряды победителей полегли ни за грош. Секунду – ровно столько, сколько надо, чтобы перевести дыхание, – стояла потрясающая тишина; затем раздались вопли, уже не торжествующие, а бешеные, и жаждущие мести войска устремились на оставленные без защиты улицы.
Харпер смотрел, как вопящая толпа вливается в город.
– Как вы думаете, нас приглашают?
– Почему бы нет?
Сержант ухмыльнулся:
– Видит бог, мы этого заслужили.
Помахивая золотыми часами на цепочке, он двинулся к пандусу, который вел вниз, к домам. Шарп зашагал следом и вдруг остановился как вкопанный.
Внизу, там, где прогремел второй взрыв, тлел кусок бревна, и он освещал изуродованное, залитое кровью тело в алом мундире с желтыми кантами и золотым позументом. Ноги закрывал кавалерийский плащ с меховой опушкой.
– О господи!
Харпер услышал возглас и посмотрел в ту же сторону. Оба побежали с пандуса, скользя на льду и утоптанном снегу, к Лоуфорду.
Сьюдад-Родриго был взят. Но не такой же ценой, думал Шарп. Ради всего святого, не такой же ценой!
Глава четвертая
Из города доносились крики и выстрелы, солдаты вламывались в дома, и все перекрывал торжествующий рев. После победы – награда.
Харпер первый добежал до тела, отбросил плащ, склонился над окровавленной грудью.
– Он жив, сэр.
Это показалось Шарпу пародией на жизнь. Взрывом почти начисто оторвало левую руку, разворотило ребра – они торчали из клочьев мяса и кожи. По некогда безупречному мундиру бежала кровь. В гневе и горе Харпер стиснул зубы и принялся рвать плащ на полосы.
Шарп взглянул на брешь, через которую вбегали всё новые солдаты и устремлялись к домам.
– Музыканты!
Во время штурма играли оркестры. Шарп запоздало и совершенно некстати сообразил, что это за мелодия – «Крушение Парижа». Но теперь, когда музыкантам предстояла другая работа – выносить раненых, – не было видно ни одного.
– Музыканты!
Чудесным образом рядом возник Прайс, бледный, нетвердо держащийся на ногах, и с ним несколько солдат.
– Сэр?
– Носилки. Живо!
Прайс козырнул. Он позабыл, что в руке у него обнаженная сабля, и чуть не снес голову рядовому Питерсу.
– Есть, сэр.
Маленький отряд побежал назад.
Лоуфорд был без сознания. Харпер перевязывал ему грудь, мощные пальцы на удивление нежно касались развороченного мяса. Сержант взглянул на Шарпа:
– Отрежьте ему руку, сэр.
– Что?
– Лучше сейчас, чем потом. – Сержант указал на левую руку Лоуфорда – та держалась на влажно блестящей струне мускула. – Он, может, и выкарабкается, сэр, но руку не спасти.
Из раны торчала раздробленная кость. Рука, неестественно вывернувшись, указывала на город. Харпер перевязывал рану, чтобы остановить сочащуюся кровь. Шарп обогнул Лоуфорда, осторожно ступая по скользкой земле; в темноте не видно было, что там – кровь или лед. Единственный свет шел от горящего полена. Шарп подвел конец палаша к кровавому месиву, Харпер установил клинок на нужное место.
– Сохраните кожу, сэр. Она прирастет.
Это было не труднее, чем зарезать свинью или бычка, но ощущение совсем другое.
Из города доносились треск и вопли.
– Так? – Шарп чувствовал, как Харпер направляет клинок.
– Давайте, сэр. Вниз.
Шарп надавил двумя руками, словно загонял в землю кол. Человеческая плоть упруга, она поддается лишь самому резкому удару – клинок почувствовал сопротивление, и Шарпа замутило. Он приналег. Лоуфорда качнуло в жидкую грязь, помертвелые губы исказились. Наконец рука отделилась от тела, и Шарп, нагнувшись к безжизненным пальцам, снял золотое кольцо. Его надо будет отдать Форресту, а тот уже отправит с полковником в Англию или, не приведи Господь, отошлет родственникам.
Вернулся лейтенант Прайс:
– Идут, сэр.
– Кто?
– Майор, сэр.
– А носилки?
Прайс кивнул. Вид у него был жалкий.
– Он выживет, сэр?
– Какого черта вы спрашиваете об этом меня? – Нехорошо было выплескивать раздражение на Прайса. – И вообще, зачем его сюда понесло?
Прайс беспомощно пожал плечами:
– Сказал, что поищет вас, сэр.
Шарп посмотрел на изувеченного красавца-полковника и чертыхнулся. Лоуфорду незачем было соваться в брешь. Может, то же следовало сказать о Шарпе и Харпере, но высокий стрелок видел разницу. У Лоуфорда есть будущее, надежды, семья, требующая содержания, честолюбивые устремления, не исчерпывающиеся военными успехами, – и все пойдет прахом ради одного безумного мига, который должен был что-то доказать. У Шарпа и Харпера нет
